Концепция жизни и ее художественное воплощение в рассказе И.А.Бунина «Господин из Сан-Франциско»

Говоря о лирике И.А. Бунина, мы отмечаем те поэтические традиции, которые развивал в своем творчестве писатель, привнося в них что-то свое, новое.
В 1915 году, когда шла Первая мировая война и был написан рассказ «Господин из Сан-Франциско», Бунин продолжал в творчестве традиции человека, которого уже не было в живых, но влияние которого сказалось не только на русской, а и на европейской литературе.
Аналитическое осмысление бунинского рассказа в филологической науке происходит на протяжении целого столетия, и каждое последующее прочтение позволяет обнаружить новые смыслы произведения, заставляет иначе взглянуть на авторский текст, переосмыслить его, тем самым обозначив новые ракурсы изучения.
Круг проблем порубежной эпохи, очевидцем которых являлся И. Бунин, нисколько не изменился и столетие спустя. Художественные открытия Серебряного века остаются животрепещущими и в наши дни. Прочтение бунинского рассказа в историко-культурной парадигме современности представляется особенно значимым в нынешних условиях рубежа веков и тысячелетий. Импульсом к созданию произведения послужило, вероятно, несколько причин. И. Бунин об этом писал: «Летом пятнадцатого года, проходя однажды по Кузнецкому мосту в Москве, я увидал в витрине книжного магазина Готье на русском языке издание повести Томаса Манна “Смерть в Венеции”, но не зашел в магазин, не купил ее, а в начале сентября 1915 года, живя в имении моей двоюродной сестры, в селе Васильевском Елецкого уезда Орловской губернии, почему- то вспомнил эту книгу и внезапную смерть какого-то американца, приехавшего на Капри, в гостинице “Квисисана”, где мы жили в тот год, и тотчас решил написать «Смерть на Капри» писал ... сквозь восторженные слезы только то место, где идут и славословят Мадонну запоньяры. Заглавие “Смерть на Капри” я, конечно, зачеркнул тотчас же, как только написал первую строку: “Г ос- подин из Сан-Франциско”. И Сан-Франциско, и все прочее (кроме того, что какой-то американец действительно умер после обеда в “Квисисане”) я выдумал».
В рассказе не будет бунинского лиризма, поэтичности, духовности.
В заметке «Как я пишу» в 1929 году Бунин утверждал: «Да, первая фраза имеет решающее значение. Она определяет... размер произведения, его звучание в целом».
«Господин из Сан-Франциско - имени его ни в Неаполе, ни на Капри никто не запомнил - ехал в Старый Свет на целых два года, с женой и дочерью, единственно ради развлечения».
Чтение и анализ предложения: «Пассажиров было много, пароход - знаменитая "Атлантида" - был похож на громадный отель со всеми удобствами...» Необычен синтаксис: длиннейшее (что свойственно Толстому) безличное предложение, подчеркивающее обезличенность, безындивидуальность «хозяев жизни». Отметим обилие глаголов и их форм при полном жизненном бездействии господ. Ведь смысл путешествия - еда и нагуливание аппетита. Бунин словно выполняет замысел Толстого, собиравшегося «написать книгу Жранье! Валтасаров пир... Люди думают, что заняты разными делами, они только заняты жраньем».
«Жизнь в Неаполе тотчас же потекла по заведенному порядку...» - тот же синтаксис (длиннейшее назывное предложение, в котором почти нет места глаголам: жизнь вообще замерла), то же жранье.
«Маршрут был выработан... обширный...» Но об этом сказано так, что прежде всего видится состояние всего пресытившегося буржуазного мира, которое можно определить ключевой лексической цепочкой: любовь -карнавал - азарт.
Эстетизация мотива смерти: стрельба в голубей, «которые очень красиво взвиваются... над изумрудным газоном, на фоне моря цвета незабудок, и тотчас же стукаются белыми комочками о землю», обратим внимание на роль эпитетов, цветописи, сравнений). Кстати, этот же мотив продолжает развиваться, например, в портрете жениха - наследного принца: «крупные усы сквозили у него как у мертвого» - и логично завершается смертью героя.
Характерный портрет: «Сухой, невысокий, неладно скроенный... он сидел в золотисто-жемчужном сиянии (как божество). Нечто монгольское (дикость, первобытность, бездуховность) было в его желтоватом лице с серебряными усами, золотистыми пломбами блестели его крупные (хищность) зубы, старой слоновой костью - крепкая лысая голова». Портрет весьма условен и символичен; дано только внешнее, зримое, так как внутреннего, духовного нет, что подчеркнуто цветописью - бело-желтой: все сверкает, блестит, дорого стоит (серебро, слоновая кость), но не имеет никакой нравственной ценности.
Почему выбраны эти цвета? По аналогии с Достоевским, Бунин выбирает цвета болезни и смерти
Пароход «Атлантида», ассоциирующийся с затонувшим материком, рождает ощущение обреченности мира; океан, «ходивший за стенами черными горами» так, что «пароход весь дрожал, одолевая... эти горы, - точно плугом разваливая на стороны их зыбкие, то и дело вскипавшие и высоко взвивавшиеся пенистыми хвостами громады»; рыжий капитан корабля, «человек чудовищной величины, похожий на огромного языческого идола»; Дьявол, который был «громаден, как утес, и следил со скал за уходившим в ночь кораблем».
Люди поделены на две группы, или «две палубы: подводная утроба парохода с матросами», сравниваемая «с мрачными и знойными недрами преисподней, где... исполинские топки пожирали... по пояс голых людей, багровых от пламени», и верхняя палуба с господами в баре, «где беззаботно закидывали ноги на ручки кресел, цедили коньяк, а в танцевальной зале пары то крутились, то изгибались». Говоря о главном законе жизни общества, следует обратить внимание на социальный мотив, стирающий грань между