Философия А. Шопенгауэра Мир как воля и представление

Философия решает многие важные вопросы, которые имеют отношение к сущности того или иного общества, взаимодействия его сфер и социальных институтов. Философия играет важную роль в историческом процессе. С этими процессами сталкиваются и другие науки, такие, как экономика, социология, политология, социальная психология и пр.
Проблемы философии всегда представляют собой постоянный поиск того, что является социокультурной эпохой. Философия ищет ответы на вопросы отношения человека к миру в данную эпоху, чем живет человек, чем он дышит и что переживает.
Философия прошлого столетия эволюционирует в своем понимании проблем сущности и существования индивида, базируясь на взгляды позитивизма, христианства, буддизма, экзистенциализма и пр. Философия современности все более интегрируется с гуманитарными и естественными науками, создаются новые философские течения и способы философствования.
Целью данной работы является рассмотрение философии А. Шопенгауэра.
Задачи:
1) Характеристика философии А. Шопенгауэра.
2) Описание воли к жизни как концепции философии, концепции А. Шопенгауэра.








Глава 1 Общая характеристика философии А. Шопенгауэра
Среди мыслителей, философов Нового времени яркой фигурой, заметно выделяющейся не только на фоне своих современников, но и на всем интеллектуальном пространстве в его метаисторическом выражении в целом, является Артур Шопенгауэр (1788—1860).
Его идейные воззрения, характер, образ жизни всегда подвергались и продолжают подвергаться парадоксальным и нередко диаметрально противоположным по модальности оценкам, варьирующим от преклонения перед его проницательностью, откровенностью и смелостью суждений, уникально-колоритным стилем мышления, до — полного отторжения с навешиванием ярлыка «реакционера-мизантропа» [3, с. 219].
Шопенгауэр резко выступает против философского оптимизма: «Оптимизм, если только он не бездумная болтовня тех, у кого за плоскими лбами нет ничего, кроме слов, представляется мне не просто абсурдным, но и поистине бессовестным воззрением, горькой насмешкой над невыразимыми страданиями человечества» [5, Т. 2, c. 278].
Этой позиции Шопенгауэр противопоставляет философский пессимизм и описывает своего рода «экономию» усилий, предпринимаемую волей для того, чтобы достигать своих целей кратчайшим и простейшим путём: «Откровенно софистическому доказательству Лейбница, будто этот мир – лучший из миров, можно даже вполне серьёзно и добросовестно противопоставить доказательство того, что этот мир – худший из возможных миров. Ибо «возможное» – это не то, что вздумается кому-нибудь нарисовать себе в своей фантазии, а то, что действительно может существовать и устоять. И вот, наш мир устроен именно так, как его надо было устроить, для того чтобы он мог еле-еле держаться; если бы он был ещё хоть немного хуже, он бы совсем уже не мог существовать. Следовательно, мир, который был бы хуже нашего, совсем невозможен, потому что он не мог бы и существовать, и значит, наш мир – худший из возможных миров» [5, Т. 3, с. 490]. В пользу этого тезиса А. Шопенгауэр высказывает также «апостериорный» и «априорный» доводы. Первый основывается на калькуляции или сравнении пропорций эмпирически фиксируемого счастья и страдания: «Жизнь вовсе не представляется каким-то подарком для нашего удовольствия: нет, она – задача, урок, который надо отработать; и поэтому мы всюду видим, как в великом, так и в малом, всеобщую нужду, беспрерывный труд, постоянную суету, бесконечную борьбу, вынужденную деятельность, связанную с крайним напряжением всех физических и духовных сил» [5, Т. 3, с. 173]; «жизнь – такое предприятие, доходы от которого далеко не покрывают его издержек». Основной, «априорный», аргумент связан со следствием метафизики воли: мир как представление в действительности есть мир как воля; воля (по определению) – это стремление, желание, а «всякое желание возникает из потребности, т. е. из нужды, т. е. из страдания» [5, Т. 3, с. 173] «из неудовлетворённости своим состоянием, и, следовательно, пока его не удовлетворят, оно есть страдание; но ни одно удовлетворение не продолжительно, напротив, оно всегда служит только исходной точкой для нового стремления.
Мы видим, как стремление повсюду окружено многообразными преградами, видим его в постоянной борьбе, т. е. оно всегда является нам как страдание: нет конечной цели стремления – нет, следовательно, меры и цели страдания» [5, Т. 3, с. 265]. Другим источником страдания является скука: жизнь и интеллект абсолютного большинства людей и всех прочих объективаций воли направлены исключительно на удовлетворение нужд воли – частных и вообще; если после удовлетворения одного желания воля не затребовала удовлетворения нового, то их сознание не может найти себе занятие и опустошается.
Поэтому скука «далеко не маловажное зло: в конце концов она налагает на лицо печать настоящего отчаяния. …[Э]то зло, как и его противоположная крайность – голод, может довести людей до величайшего исступления» [5, Т. 3, с. 268].
«Таким образом, его [человека] жизнь качается, подобно маятнику, взад и вперёд между страданием и скукой».
Наконец, необходимый характер страданий связан с экзистенциальной трактовкой «основного идеалистического взгляда»: тезис об «эмпирической реальности» мира как представления позволяет А. Шопенгауэру отвергнуть обвинение в солипсизме (мир – не «простой фантом»), однако в практической сфере трансцендентализм связан в его глазах с невыносимой истиной об иллюзорности (индивидуальной) жизни и неизбежности смерти.
В самом деле, начало индивидуации, которое и делает возможным существование индивидов, есть общее называние для форм познания – пространства и времени, т. е. распадения и прекращения и без того мимолётного, не обладающего субстанциальностью явления.
Наконец, Шопенгауэр уничтожает всякую теоретическую возможность счастья: счастье, как и всякое удовольствие, всегда имеет отрицательный характер: положительны только страдания, удовольствием же мы называем их отсутствие, временную передышку перед наступлением новых страданий или скукой: «Удовлетворение, или счастье, никогда не может быть чем-нибудь иным, кроме освобождения от горести, от нужды… <…> Непосредственно нам всегда дана только потребность, т. е. страдание. Удовлетворение же или наслаждение мы можем испытывать только косвенно, вспоминая об устранённом им страдании и лишении» [5, Т. 2, с. 173].
Таким образом, «страдание свойственно самой жизни и потому не вторгается к нам извне, а каждый носит в себе самом его неиссякаемый источник»; «всякая жизнь по существу есть страдание» [5, Т. 2, с. 265].
Жизнь в таком мире не имеет никакой ценности, поскольку сводится к различным способам, которыми воля достигает своих целей в различных индивидах и видах – причём способам, как показывает философия природы, крайне брутальным. Поэтому в таком мире в ответ на вопрос о субъективном смысле и цели существования «нельзя… указать ничего, кроме удовлетворения голода и полового инстинкта, а кроме того, ещё нескольких мгновений удовольствия, которые время от времени выпадают на долю каждого животного индивида среди его бесконечных страданий и тягот» [5, Т. 2, с. 297].
В другом месте именно страдание Шопенгауэр называет истинной целью сущего, так как погоня за счастьем только отдаляет от познания воли и отказа от неё. «Поэтому столь часто оплакиваемая скоротечность жизни, быть может, есть самое лучшее в ней». Существование трагично, и всякий по здравом размышлении предпочёл бы ему смерть, как предпочитает сон несчастью: «Постучитесь в гробы и спросите у мертвецов, не хотят ли они воскреснуть, и они отрицательно покачают головами». Тот факт, что абсолютное большинство живых, вообще способных мыслить, рассматривают тем не менее жизнь как нечто желательное, связан с субъективным заблуждением и объективной функцией интеллекта: служить воле к жизни, которая безразлична к счастью или горести, жизни или смерти отдельного индивида и стремится лишь к продолжению жизни.
При этом интеллект усердно старается предоставить для этого мотивы: «Конечно, в человеческой жизни, как и во всяком скверном товаре, лицевая сторона покрыта фальшивым блеском: изъяны всегда скрываются, а всё блестящее и пышное, чего каждый из нас может добиться, мы носим напоказ». Одновременно разум человека делает его несчастнейшим существом: абстрактное мышление и многие знания умножают скорбь, связанную с памятью, предвосхищением будущего, способностью обо-зреть жизнь как целое и постичь характер мира и т. п. Вместе с тем только интеллект делает возможным и избавление от этого страдания, поскольку в лице человека воля, этот «слепой порыв» впервые приходит к самоосознанию. Это освобождение достигается по-разному в теоретической (эстетика) и практической (этика и сотериология) сферах, однако всюду предполагает первенство познания – «истинного Евангелия этого мира»,