Мыслители эпохи Возрождения о сущности преступности, ее причинах и путях противодействия.

Вариант № 1

Задание 1:
Мыслители эпохи Возрождения о сущности преступности, ее причинах и путях противодействия.

Характеристика преступлений, а также диалектико-материалистическое понимание причинности требует выявления в каждом конкретном случае совершения преступления причин и условий, способствующих его совершению. Свойства причинной связи явлений позволяют сделать вывод о недостаточности установления только одной причины или одного из условий для того, чтобы составить правильное представление о тех причинно связанных явлениях, которые вызвали совершение противоправного деяния. Вместе с тем необходимо, чтобы исследование этих явлений не было неоправданно расширено, так как это может увести от конкретного факта преступления, являющегося предметом расследования или судебного разбирательства. Эти обстоятельства и вызывают необходимость не только в определении понятий причин и условий, способствующих совершению преступления, но и в установлении границ их доказывания, обеспечивающих правильное разрешение конкретного дела и возможность предупреждения подобных преступлений в будущем.
История свидетельствует о том, что изучение причин преступности сделалось возможным после накопления значительного материала в виде отчетов уголовной статистики в различных государствах и после зарождения уже известных нам, так называемых новых направлений в науке уголовного права, антропологических и социологических школ. Но если в прежнее время, согласно почти общему убеждению, причина преступлений лежала в злой воле преступника, то встречались и другие мнения, высказанные гениальными умами в отдаленном прошлом.
Надо отметить, что к периоду Возрождения в Европе уже существовало достаточно развитое представление о субъекте преступления. Исследователи причин объективного вменения его истоки видят в том, что человек с догосударственных времен, в силу психических особенностей, привык реагировать злом на зло. А после образования государств объективное вменение было необходимо для отказа от кровной мести и делегирования судебной власти от общества к государству. С интеллектуальной точки зрения отказу от кровной мести в период Средневековья способствовало накопление знаний об окружающем мире, более полное понимание причинности происходящего. С политической точки зрения, оказала влияние теология (христианское учение), воздействовавшая на уголовно-правовую политику государств.
В то же время в Средние века уголовно-правовая мысль могла развиваться только в направлении, одобряемом церковью. В условиях, когда народ был бесправен и необразован, а духовенство и дворянство, находясь в привилегированном положении, зачастую избегали уголовной ответственности, идея защиты прав личности, субъективного вменения и условий вменяемости не могли получить широкого практического применения. Так, согласно ст. 11 титула XVII Эклоги, уголовная ответственность дифференцируется в зависимости от имущественного положения субъекта преступления: в случае кражи состоятельный виновник несет только имущественную ответственность (гражданско-правовую) перед собственником украденного, а неимущий - подвергается телесному наказанию и изгнанию (уголовно-правовая ответственность).
В законодательстве средневековых государств, как и в государствах Древнего мира, еще имело место объективное вменение, о чем свидетельствуют, например, нормы покаянных канонов Анцирского собора 314 г., Салической правды древнегерманских государств и византийской Эклоги (датируется XIII в.), что также не способствовало формированию и закреплению понятия вменяемости и его условий. Ответственность наступала за любые противоправные действия вне зависимости от субъективных условий деяния.
У законодателя появилась потребность точнее, чем это было в древности, регламентировать круг субъектов преступления, хотя наказанию порой подлежали животные и неодушевленные предметы. В отдельных случаях регламентировались субъективные признаки деяния, но принцип личной виновной ответственности вменяемого лица еще не мог иметь места. По Правде короля Альфреда (IX в.), в ст. 13, субъектом «неумышленного» убийства признавалось дерево, как это было в законодательстве древних государств. Правда короля Этельберга англосаксонского государства (VI в.) делила субъектов преступления на свободных и рабов, наказание субъектов преступления носило дифференцированный характер. В Салической правде (составлена на рубеже V-VI в.в.) дифференциация субъектов преступления также проводилась в зависимости от того, свободный или раб совершил противоправное деяние (тогда как в древности рабы не признавались субъектами права) и по этническому признаку: ответственность зависела от того, кто совершил преступление - римлянин или франк. Винчестерский статут (1285 г.) средневековой Англии субъектом преступления признавал общину, не выдавшую грабителя (ст. II).
В законодательстве средневековых западноевропейских государств по вопросам определения круга субъектов преступления и их признаков наметились и положительные моменты. По Салической правде ответственность за животное нес его хозяин, а не животное (гл. XXXVI, §1), как это было в древности. В Германии, по Саксонскому зерцалу (1221-1225 гг.) также за вред. причиненный животными несли ответственность их хозяева, но при этом животное все еще либо изгонялось, либо передавалось потерпевшей стороне (Земское право, кн. 2, ст. 40).
Можно говорить о выделении специального субъекта преступления: в средневековой Византии имели место Земледельческий закон, воинский закон, Морской закон, которые регламентировали ответственность субъекта преступления - земледельца, моряка, воина. А в Каролине (1532 г.) как специальный субъект преступления выступали женщина, убившая своего ребенка (ст. CXXXI), самоубийца (ст. CXXXV). Однако в обоих случаях следовала квалифицированная смертная казнь (ст. CXXXVII).
Определялись возрастные границы юридической ответственности. Вплоть до начала XX в. возраст (несовершеннолетие, а иногда и старость) рассматривался как причина невменения преступления в вину субъекту. Лицо, не достигшее социальной зрелости, недостаточно сознательное или потерявшее сознание, освобождалось от ответственности. В ст. 76.2 Законов короля Кнута впервые обосновывалось, почему грудной ребенок не является субъектом преступления: он еще не является «сознательным». В ст. 68.1 данного документа устанавливалось требование «делать различие между старостью и молодостью, богатством и бедностью, свободным и рабом, здоровьем и болезнью». В Эклоге возраст уголовной ответственности (с 12 лет) отличался от возраста наступления гражданской правоспособности. А затем только по Каролине (1532 г.) субъекты, не достигшие 14-летнего возраста, не могли подвергаться смертной казни, за исключением случаев, когда «злостность может восполнить недостаток возраста».
Из приведенных примеров видно, что возрастные ограничения вменения законодатель устанавливал с учетом уровня сознания субъекта преступления, который определялся его социальной зрелостью, готовностью отвечать за свои деяния. Но упоминания необходимости сознания субъекта преступления для привлечения его к ответственности влияла в некоторых случаях на установление вины здорового человека, а не была направлена на защиту интересов лиц, совершивших преступление в состоянии психического расстройства.
Средневековая юриспруденция, как и средневековая медицина, в своих действиях руководствовалась интересами здоровых лиц и регламентировала особенности их правоспособности. Еще в Древнем Риме и Древней Греции уделялось внимание установлению возраста, с которого субъект мог