Женские образы древнерусской литературы

Древнерусские литературные произведения XI-XV веков интересны тем, что в них переплетаются и сплавляются дохристианские ведические русские представления и образы мира с христианскими нормами и заповедями. Это был период борьбы за власть между княжествами и тяжелое время, когда целые деревни разорялись под татаро-монгольским игом. Это был период становления России как государства, и поэтому особенно интересно посмотреть на роль женщины в повседневной жизни и перед лицом сложных испытаний. В связи с тем, что в древнерусской литературе образ женщины был редок, появляются вопросы: как наши предки представляли себе идеальную женщину? Какими чертами характера они обладали? О ком они пели в песнях, былинах, летописях и сказаниях, дошедших до нас из глубины веков?
В соответствии с принципами средневековой характеристики, фигуры изображались либо в положительном, либо только в отрицательном свете. Героини древних книг не стали исключением. С одной стороны, собирательный образ "плохой жены" – угрюмой и некрасивой (как у Даниила Затворника XIII века) или блудницы и любовницы (как у митрополита Даниила XVI века) – встречается в поучениях, словах и эпистолярных страницах.
С другой стороны, русские книжники создавали идеализированные образы женщин, таких как мудрая княгиня Ольга, поэтичная Ярославна и святая Феврония. Среди выдающихся женских персонажей средневековой русской литературы – Ульяния Лазаревская и сестры Марта и Мария, которые стали хрестоматийными героинями произведений, написанных в первой половине XVII столетия.
Так, объект нашего исследования – древнерусская литература.
Предмет исследования – особенности создания женских образов древнерусской литературы.
Цель исследования: уточнить вопрос изученности женских образов древнерусской литературы и выявить особенности создания женских образов древнерусской литературы, конкретизируя их на конкретных примерах древнерусской литературы.
Задачи исследования:
-уточнить вопрос изученности женских образов древнерусской литературы ;
- рассмотреть особенности образа женщины в древнерусской литературе на примере образа княгини Ольги; образа Ярославны; образа Февронии; образа Юлиании Лазаревской; образа Татьяны Сутуловой.
Теоретической базой исследования стали труды следующих ученых: Афанасьевой Ю. И. [1], Бондаревой Н.С. [4], Ключевского В.О. [9], Машковой Е.Е. [15], Панеш С.Р. [19, 20], Скрипиль М.О. [24, 25] и др.
Методы исследования: элементы литературоведческого анализа, анализ и обобщение на базе изученного материала научных и научно-публицистических источников, соответствующих теме исследования.
Структура работы: введение, основная часть, заключение и список источников.
1. К вопросу изученности женских образов древнерусской литературы
В ранних текстах древнерусской литературы авторы обращались к фольклорной традиции при рассмотрении темы женщины. Появление женского образа в литературе Руси XI-XIII веков восходит к языческим векам Руси, начиная с основополагающих легенд о трех братьях-киевлянах и их сестре Лыбедью. Лыбедь – наименование реки, впадающей в Днепр под Киевом, а также название реки Клязьмы у подножия Владимирского холма. Новый Киев", новая столица Руси. Эта древняя легенда о Лыбеди и Киеве известна нам не как фольклор, а как литературный источник, из книги "Сказания", написанной в начале XII века.
К художественной специфике женских литературных образов исследователи обращались неоднократно, в большинстве случаев в связи с исследованием текстов, в которых женщине отводилась высокая роль. Однако не так много существует исследований, которые были бы ориентированы на изучение женского характера, отраженного в словесных памятниках Древней Руси. Интерес к женской теме только начал появляться, на что указывает появление исторических, культурологических и литературоведческих исследовательских работ, которые затрагивают аспекты статуса женщин и его литературного воспроизведения в памятниках древнерусской словесности. Бесспорен в последнее время растущий исследовательский интерес к женским житиям, этот факт определен как актуальностью исследования родовидовой специфики отечественной и переводной агиографии, а также центральной ролью женского образа в этих текстах, чего избегали авторы произведений других средневековых жанров.
Как отмечает Сулица Е.И., автор статьи «Женские персонажи древнерусской словесности: поэтическая образность и принцип синкретичности», интеграция главенствующих тематических мотивов обусловлено основным мотивом, который связан со средневековым восприятием женской природы: или покорной жены, соратницы мужа (предназначение, которое дано первой женщине от Бога), или искусительницы, соумышленницы сатаны (искаженная женская природа после грехопадения), или святой (в основе – праобраз Богородицы). Можно наблюдать материализацию этого принципа в рамках изображения женских персонажей, которым отведено центральное место в разных по своему жанровому определению произведениях: в летописи и каноничном житии (святая княгиня Ольга) и в неканоническом житии (святая Феврония) [27, с. 76].
Летописное повествование о выдающейся русской средневековой женщине разделено на четыре фрагмента. Первая часть повествования представляет собой краткий рассказ о жизни и смерти Ольги: замужество и гибель мужа, месть древлянам и укрепление Киевского княжества, путешествие в Константинополь и крещение, последняя жизнь и смерть.
Во второй и третьей частях основное внимание в повествовании уделяется характеристикам Ольги, связанным с ее мудростью и решительностью как правительницы. Во многом именно в этих частях проводится основной сравнительный анализ образа княгини на семантическом и структурном уровне и Олега-"пророка", каким его изображает летопись. Например, А.М. Ранчин обращает внимание, что двух героев роднит и сакральный ореол близких по звучанию имен, и мотив мудрости, и определяющая черта их натуры - воинственность и удача в борьбе с внешними врагами. При этом следует иметь в виду разницу в смысловом содержании указанных мотивов. Если Олег - язычник и ему присущи исключительно земная мудрость, то есть сила разума, то Ольга становится первой русской христианкой, в связи с чем ей становится доступна высшая, божественная мудрость, через призму которой ее месть древлянам прочитывается не как средневековая жестокость, но как справедливая кара недостойным за их жажду завладеть чужой землей. Особенно ценны и смысловые параллели между Ольгой и другими русскими правителями - ее сыном Святославом, который так и не принял христианство, и внуком - Владимиром, который крестил Русь [27, с. 76].
Третья и четвертая части летописных сказаний в «Повести временных лет» изобличают иную семантику образа, которая связана с его православной интерпретацией. Крещение героини и ее кончина показаны автором скорее в рамках описания святой библейской девы, а не действительной правительницы. Например, И. Чекова, изучая визит Ольги в Царьград, выявляет на основе общей сюжетной интриги и миссианской роли параллели с ветхозаветными сюжетами о Сарре и Раав: «Улавливается идея о миссии киевской княгини как христианской праматери русского народа подобно Саре для израильского народа. Кроме того, возможна также и ветхозаветная параллель Ольга - Раав. Они обе праведные женщины противопоставлены своему языческому и/или греховному обществу мудрым прозрением значимости Божьей воли». Просматривается и еще более высокий христианский праобраз Ольги – это Дева Мария, на что указывают общие словесные модели в обращении к ним и общие мотивы их жизнеописания. «Повесть временных лет», венчая рассказ об Ольге, утверждает ее молитвенное заступничество перед Богом за Русскую землю: «Мы же речемъ къ ней: «Радуйся, руское познание къ Богу, начатокъ примирению быхом». Си первое вниде въ царство небесное от Руси, сию бо хвалять рустии сынове акы началницю, ибо по смерти моляшеся къ Богу за Русь» [27, с. 76].
Особый язык Ольги был уже не божьим, а более земным и мог быть истолкован как ее мудрость, позволившая ей "пережить", то есть перехитрить, недостойного ее жениха. Эту особенность речи некоторых женских персонажей русской литературы замечает А.С. Демин и определяет ее вслед за сборником «Измарагд» как умение «говорить клюками» [7, с. 100].
Если «Житие равноапостольной княгини Ольги» XVI века в большей степени можно считать каноничным, то «Повесть о житии Петра и Февронии» Ермолая-Еразма XVI века представляет собой бесспорное нарушение принятой агиографической схемы. Жанровая специфика указанного произведения вводит в галерею женских образов средневековья абсолютно уникальный по силе обаяния и степени художественности образ Февронии Муромской. В изучении этого образа можно назвать две основные традиции: фольклорную (Р.П. Дмитриева, М.В. Кривошеев, М.О. Скрипиль) и православную (О.В. Гладкова, Н.С. Демкова, И. Чекова), которые по многим аспектам связаны с жанровым толкованием текста. Необходимо осмыслить эти тенденции в совокупности, поскольку ключ к пониманию главного женского образа «Повести...» кроется, на наш взгляд, в комплексном подходе к его анализу, который позволяет обличить в его основе принцип синкретичности. Для этого следует суммировать основные мотивы, которые связаны с образом святой Февронии [27, с. 77].
Мудрость Февронии не ограничивается "аллегорическим" характером ее речей. Самое главное, она проявляется в поступках, которые она совершает в соответствии с христианской моралью, далекой от фольклорных мотивов; О.В. Гладкова говорит о Февронии, что она "открыта высшему знанию", потому что "в отличие от всех остальных, ее "глаза видит суть происходящего" и заявляет о своем "истинном сердце". Об этом свидетельствуют не только сами поступки девы, но и то, как она их совершает: уместно вспомнить о "необыкновенной "тишине" ее образа, о которой говорил Д.С. Лихачев.