Правовое регулирование - его понятия, методы и механизмы реализации.

Введение
Актуальность темы работы обусловлена тем, что правовое регулирование как разновидность государственного регулирования считается механизмом императивно-нормативного упорядочения организации и деятельности субъектов и объектов государственного управления, формирования устойчивого правового порядка их функционирования. Сферы, на которые распространяется государственное регулирование, должны быть четко отрегулированы, должны быть четко выделены и упорядочены, а его качественные и количественные показатели определены и оптимизированы согласно существующей стратегии развития.
Объектом данной работы являются общественные отношения, возникающие в связи с правовым регулированием.
Предметом работы являются нормы действующего законодательства, практика их применения, а также научная и учебная литература по теме исследования.
Целью данной работы является изучением механизма правового регулирования.
Задачами работы ставится:
• рассмотреть понятие и методы правового регулирования;
• исследовать механизм правового регулирования;
• изучить средства механизма правового регулирования;
• проанализировать дефекты механизма правового регулирования.
Работа состоит из введения, двух глав, заключения и библиографического списка.
1. Правовое регулирование и механизм правового регулирования
1.1. Понятие и методы правового регулирования
Правовое регулирование – это часть социального регулирования. Это система элементов, которая является сложной структурой.
В общей теории права обычно выделяются четыре составляющие отраслевого метода правового регулирования: правовое положение участников (субъектов) правоотношений; основания возникновения правоотношений (юридические факты (фактические составы)); содержание правоотношений; санкции. Последовательно рассмотрим каждую из названных составляющих.
С.С. Алексеев утверждал, что «каждой основной отрасли присущ свой особый метод правового регулирования, специфические черты которого концентрированно выражены в правовом положении (статусе) субъектов, а также в основаниях формирования правоотношений, способа определения их содержания, в юридических санкциях», но трудно найти специфические характеристики гражданско-правового метода регулирования общественных отношений, так как предложенные признаки либо встречаются во всех остальных отраслях права, либо вырваны из общего контекста правового регулирования.
Как же быть с иными отраслями права? Нужно было каким-то образом на основе этих условностей и допущений выстроить систему права по критериям предмета и метода. Казалось бы, можно полагать, что имеются две отрасли права (либеральное и директивное), которые являются основными, а в иных отраслях встречаются вторичные, производные методы регулирования, которые формируются достаточно легко. А.В. Губарева утверждает, что «1) метод правового регулирования - не просто совокупность приемов воздействия (сумма этих приемов), а сочетание приемов воздействия, т.е. единая система, образованная согласованным объединением приемов воздействия; 2) метод правового регулирования предполагает использование не единичных инструментов, а комплекса юридических средств».
Вот только эти методы в иных отраслях права так никто и не нашел, да и средства оказались едиными для всех отраслей права (например, средства-инструменты, а именно юридические нормы, закрепляемые ими правовые институты, субъективные права, юридические обязанности, запреты, поощрения, санкции, льготы, принципы и презумпции права, правовые режимы и механизмы и др., и средства правореализации, которые могут выражаться в форме средств-документов и средств-деяний).
Почти каждая публикация начинается с сенсационного заявления об открытии нового метода правового регулирования той или иной отрасли деятельности, но дальнейший ее текст наполнен извечными фразами, повторяющими то, что несколько десятилетий тому назад говорил о методах правового регулирования С.С. Алексеев, т.е. ничего нового не обнаружено. Может быть, нужно честно заявить, что никакого нового метода правового регулирования не было и не будет найдено?
Зачастую исследователи говорят о комбинаторике, сочетании диспозитивно-императивных или императивно-диспозитивных начал, но тем самым еще больше усугубляют ситуацию, так как никто не может ответить на вопросы структурного и инженерного характера: в каком соотношении находятся эти средства в той или иной отрасли права и как соединяются, переплетаются и связываются между собой эти императивно-диспозитивные начала? Предположения о преобладании императивных начал в экологическом праве, диалектическом переплетении властных и имущественных методов звучат как некое потаенное знание, неясное, расплывчатое и бездоказательное, только создающее, но не разрешающее проблемные ситуации в юридической науке.
И.А. Каменко, поддерживая позицию М.А. Хвалевой, предлагал оригинальный способ устранения возникшего затруднения. Авторы утверждали, что императивные и диспозитивные начала позволяют выделить две основные отрасли права: частное и публичное, а все остальные построения являются их подотраслями. Казалось бы, удачно преодолена давняя научная проблема, однако говорить об исключительной императивности или диспозитивности регулирования в публичном и частном праве не приходится. Процентное соотношение этих отраслевых признаков неизвестно, а жесткая демаркация ведет к абсурдным последствиям структурирования правовой системы: свободу волеизъявления избирателя отнесем в частное право, а регистрацию избирателей как административную процедуру - в публичное; приобретение оружия как вещи - в частное право, а его регистрацию и лицензирование - в публичное; занятие предпринимательской деятельностью - в частное, а антимонопольное регулирование предпринимательских структур - в публичное. Иными словами, ничего не разрешилось, а запутанных ситуаций стало в несколько раз больше. Вполне здраво звучат утверждения А.В. Поповой о правовом регулировании инвестиционных отношений, где наличествуют, с одной стороны, договорные связи, с другой - государственное регулирование инвестиционной деятельности и инвестиционной политики. Но это разные виды деятельности, регламентируемые разными отраслями права, т.е. специального сочетания императивно-диспозитивных начал ни в одной отрасли нет.
Ситуация усложняется тем, что генезис методов предполагалось рассматривать в зависимости от способа правового регулирования. Но тогда диспозитивных и императивных начал оказывается недостаточно (первичными могли быть лишь две отрасли права - гражданское и административное), остается еще юридический запрет, положенный в основу метода уголовно-правового регулирования. Однако, как показало дальнейшее изучение уголовно-правовых конструкций, в данной отрасли права встречаются черты диспозитивности, в том числе регулятивные правила, поощрения и т.д. В таком случае не хватает еще четвертой отрасли права, так как любой человек, овладевший правилами построения классификационных групп, может заявить: если есть пассивное и активное обязывание (основа для структурирования уголовного и административного права), то должны быть парные активное и пассивное управомочивание (необходимо выделить такие способы правового регулирования, как дозволения, предполагающие активную свободу действий индивида, и предоставления, предполагающие получение удовлетворения интересов от других лиц, например вследствие социального обеспечения, предоставления государственных и муниципальных услуг, административной опеки и т.д.).
Так что же такое запрет - метод правового регулирования или способ, определяющий качество поступка? А.П. Фильченко в одном случае называет компромисс способом взаимодействия субъектов правоотношения, а в другом - методом уголовно-правового регулирования. Но такой подход достаточно просто опровергнуть, так как метод правового регулирования должен характеризовать отрасль права в целом, а нормы-способы в данном случае характеризуют лишь отдельные направления взаимодействия субъектов в рамках отрасли права. В этом плане куда более правдоподобно звучит заявление И.А. Петина о том, что «предназначение метода уголовно-правового регулирования сводится к изучению и «освоению» реальной преступности, то есть к управлению криминальной реальностью». Честно говоря, такой подход вызывает определенные трудности при разграничении предмета административного права и метода уголовно-правового регулирования; во втором случае корректнее говорить о методах правовой охраны в целях сокращения и искоренения преступности и ее последствий.
Использование единообразной терминологии для обозначения различных юридических феноменов - метода правового регулирования и онтологии правовых норм (метод, способ, средство, прием и т.д.), - к сожалению, влечет известную путаницу относительно функционала правового регулирования. Причем в общеметодологическом плане трактовать норму приходится именно через способы деятельности. В частности, «механизмы овладения и усвоения, применяемые индивидами, будут определять тот «субъективный способ», каким отдельные индивиды будут в дальнейшем осуществлять личную деятельность».
Дальнейшее известие методологам и теоретикам права, как, впрочем, и большинству юристов, покажется неожиданным, хотя суть его в небольшой перестановке. «Способ определяется на четырех уровнях: цели, метода, процедуры и операций. При этом:
(1) способ отличается от акта как задание от того, что задается;
(2) норма-способ есть знаковое образование, в то время как способ есть то, что оно обозначает;
(3) способ задает тип акта, а каждый акт есть единичный «случай» этого типа;
(4) способ есть задание акта в императивной модальности, в то время как акт осуществляется в модальности действительности».
Более корректно говорить о методах создания текстов правовых актов. В частности, об этом достаточно серьезно и аргументированно пишет Г.А. Пакерман, рассматривающая различные приемы унификации в международном праве. И.А. Кулешова определяет коллизионный и материально-правовой методы регулирования, которые также можно считать способами разрешения логических затруднений в толковании текстов правовых норм международного и национального законодательства. Характеризуя метод конституционно-правового регулирования, А.Е. Постников рассуждает об общем нормировании, когда Конституция РФ предполагает свое развитие в других отраслях права; это не характеристика отрасли, а именно способ формирования текстов правовых актов применительно ко всей правовой системе государства. Наконец, крайне важное заявление делает В.В. Попов, утверждая, что основоположением для правового освоения действительности являются методы социально-логической конструкции «как способы логического сочетания в тексте нормативного правового акта прав, обязанностей, ответственности, льгот, поощрений, запретов, специальных средств и др.». Однако хочется отметить, что названные авторы ведут речь об использовании тех или иных средств, а не о правовых методах; кроме того, опять юридическое познание сводится к изучению текстов юридических актов, а не правовых феноменов в целом.
К проблемам предмета теории права отечественные правоведы обращаются главным образом при различении объекта и предмета науки, обсуждении вопросов категориальной организации и предметных границ юридического исследования. При этом есть достаточные основания полагать, что последовательное различение объекта и предмета науки позволяет интерпретировать ряд аспектов проблематики предметной определенности юридических исследований в контексте формирования понятийного состава теории права.
При работе с консолидированными понятиями есть определенные ограничения, прежде всего касающиеся допустимости их использования с учетом сформировавшегося содержания и объема понятия. К сожалению, все большее распространение в нашей литературе получает редуцированное отношение к понятиям других наук, а иногда вместо теоретически корректной работы встречается простое заимствование, причем часто не понятия и даже не термина, а слова как лексической единицы. В таких случаях рассуждения строятся исходя из лексического значения термина и разного рода контекстуальных смыслов, а не в рамках научного понятия. Примером может служить использование в некоторых публикациях последних лет понятия «синкретизм». Оно, как известно, формировалось в философских дискурсах, активно разрабатывалось в культурологии, применяется в теоретической психологии, в этнографии, при характеристике ранних этапов развития искусства. В культурологической традиции под синкретизмом понимается свойство культуры прежде всего первобытных обществ и некоторых примитивных культур современного мира, состоящее в понятийной неразделенности и слитности восприятия различных явлений культуры.
Активное привлечение в юриспруденцию понятий иных наук можно интерпретировать как стремление юристов осмыслить в рамках своего предмета действительности разного рода, как их попытки выйти из плоскости абстракций, задать дополнительные «измерения» права и тем самым приблизиться к реальности, формируя не только собственно научный предмет, но и идеальную (философски ориентированную) «версию» реальности во всем многообразии ее сторон и взаимосвязей. Здесь, в свою очередь, возникает потребность не только в стандартном научном абстрагировании от частностей и обращении к сущностным характеристикам правовых явлений, но и в особом соединении их разноплановых представленностей (аспектов) в рамках некоторой практической задачи, философской идеи или методологической конструкции. В связи с этим предмет юридической науки приобретает сложные модельные качества, и особое значение получает такая его характеристика, как конструктивность. Другими словами, «конфигурируя» систему разноплановых представлений о праве (формально-юридические, социологические, психологические и т.п.), юридическая наука путем обращения к соответствующим понятиям не просто расширяет свой предмет в плоскости избранной абстракции, но и, разворачивая ту или иную концепцию права, «конструирует» его в нескольких «измерениях».
Таким образом, «схватывая» применяемыми понятиями различные «стороны» права как объекта исследования, юридическая наука тем самым формирует свой предмет как систему модельных представлений права.