Своеобразие психологизма повести Н.М. Карамзина Бедная Лиза.

Поэтому в древнерусских памятниках не встречаются произведения, посвященные любовным интригам, такие идеи были принесены из западноевропейской литературы, которая проникла в Россию в XVII-XVIII веках через Украину: «В XVII веке украинская система образования, которая включала Киево-Могилянскую коллегию, а с 1701 года – академию (где, по примеру иезуитских школ, особое внимание уделялось изучению поэтики и риторики), благодаря своим конфессиональным связям и общей литературной традиции оказывала влияние на Московское государство наряду с белорусской ученостью» [Комар, с. 70].
В западноевропейской литературе, в отличие от русской, семья не воспринималась как одно из основных ценностей. Чаще всего писатели акцентировали внимание на любовных конфликтах, особенно на периоде влюбленности, подробно рассматривая его через призму эмоций и страстей.
Значительное влияние на европейскую культуру оказала духовность поэзии Прованса и этика платонической любви. Примером такой любви является культ «благородной дамы» в Средние века.
Таким образом, западноевропейская система ценностей отличается от идеального семейного образа древней Руси двумя особенностями. Во-первых, больше внимания уделяется страстям, направленным на физическое удовлетворение. Во-вторых, часто описывается так называемая платоническая любовь, стремящаяся к духовному наслаждению, а не только физиологическому (в конечном счете, оба аспекта оказываются взаимосвязанными, как, например, в произведении «Бедная Лиза»).
Вернемся к повести Карамзина. Как указывают исследователи, в ней присутствует много незнакомого для русского читателя. Карамзин сознательно нарушил определенные стереотипы и стандарты, сложившиеся в литературе. Уже с первых строк видна авторитетность рассказчика, отсутствующая в древнерусской словесности, где самоуничижение имело большое значение. Это выражается даже в построении первого предложения произведения: «Может быть, никто из живущих в Москве не знает окрестностей города лучше меня, потому что никто не ходит по полям так часто, никто больше меня не бродит пешком».
Изображение Симонова монастыря также представлено необычным образом. Здесь не столько важен его внешний вид, сколько его внутреннее состояние, которое скорее напоминает опустевшие средневековые замки с привидениями, чем русский монастырь, хоть и разрушенный: «Ветер воет в стенах пустующего монастыря между высоко заросшими травой могилами и в темных коридорах келий». Отображение жизни монахов не соответствует отечественной традиции [Ольшевская, с. 247]. Рассказчик рисует грустные картины: седой старец, молящийся о скорейшем освобождении от земных оков, потому что все удовольствия исчезли для него в жизни, все его чувства умерли, кроме ощущения болезни и слабости, юный монах с бледным лицом и утомленным взглядом, глядящий в поле сквозь решетку окна, видящий веселых птиц, свободно парящих в воздухе, видящий это и проливающий горькие слезы.
Здесь отчетливо видно глубокое сострадание рассказчика по отношению к рисуемым им картинам, базой для которых стали каноны западноевропейской культуры. Вплоть до XVII в. русские монастыри всегда изображались в качестве опоры для общества, молитвы и проповеди иноков люди служили поддержкой и утешением. Однако: после глубокого изучения отечественной истории Карамзин изменил свои взгляды на духовенство.
В тот мрачный момент, когда размышления над пустынным монастырём постигают душу рассказчика, тот вспоминает историю безнадежной Лизы, место ее кончины, куда он так часто возвращается. «Тех предметов, что трогают мое сердце и заставляют меня проливать слёзы нежной скорби, я люблю больше всего!» – восклицает он. Времяпрепровождение подобного рода, понимание смерти и страданий до сих пор оставались незнакомыми в русской культуре.
В древнерусской словесности главная забота писателей заключалась в спасении души – своей и читателей, в связи с чем особое внимание уделялось подготовке к смерти. Смерть близкого человека рассматривалась как неизбежная и естественная, несмотря на огромную боль, которую она причиняла. Герои не сосредотачивались на страданиях, а старались преодолеть их, ведь уныние всегда считалось грехом, сопряженным со страшными последствиями. Кроме того, те, кто погружался в печаль, переставали видеть себя, близких, окружающие обстоятельства и даже саму жизнь.
В «Бедной Лизе» рассказчик совершенно иначе воспринимает это явление: то, что в древнерусской литературе считалось пороком, в эпоху сентиментализма стало одной из главных добродетелей. «Бедная вдова, бесконечно проливающая слёзы по ушедшему мужу – крестьянские женщины ведь тоже умеют любить! – с каждым днем становилась все слабее и не могла работать» – так говорится о матери Лизы.
Нежная любовь, которая противопоставляется евангельской жертвенной любви, здесь представляется как некий добродетельный качеством, позволяющим человеку подниматься над остальными (так называемое чувствительное сердце). В глазах читателей матерь Лизы предстает совершенно погруженной в свои чувства и переживания.
Даже на короткой встрече с Эрастом, когда он впервые появляется в их доме, она успевает рассказать о муже, их взаимной любви и своих страданиях, что становится главной темой их разговоров: «Она любила говорить с ним о покойном муже и рассказывать ему о днях своей молодости, о том, как она впервые встретила своего Ивана, как он полюбил её».