Пьер Абеляр и его вклад в развитие средневековой интеллектуальной мысли

Средневековая философия в подавляющем большинстве источников, включая многочисленные учебники и учебные пособия, предстает неким «темным периодом» в истории философии: «В восемнадцатом веке философам французского Просвещения нравилось думать, что благодаря им разум наконец вступил в свои права и что термины средние века и темные века являются синонимами» . Особенно наглядно это проявляется при взаимном ее сравнении с предшествующим и последующим периодами – античным (в первую очередь – греческим) и новоевропейским. В первой части нашей работы мы постараемся показать, что средневековый стиль философствования ничуть не менее значим, просто его нельзя оценивать, исходя из современных взглядов на философию. Очевидно, что философия Нового времени, начиная с Френсиса Бэкона и Рене Декарта, воспринимается сейчас более строгой и научной, однако средневековый стиль философствования представляет мышлению ряд инструментов, недоступных в другие эпохи. Поэтому первая глава посвящена выявлению с одной стороны сходства, определяемого генетическим родством, а с другой – различия, определяемого базовыми исходными основаниями, этих стилей.

1.1. Греческий и новоевропейский стили философствования – «доказывающая» философия.

Между античностью и Новым временем лежит огромный временной промежуток – полтора тысячелетия. Естественно поэтому, что полного совпадения в стиле, методологии, предмете и т.д. ожидать не приходится. Однако, несмотря на все различия, имеется огромное сходство, определяющееся едином подходом к самой сущности философии. Этот подход может быть назван «доказывающей» философией. В самом общем виде можно считать, что и в античной, и в новоевропейской философии главным является процесс поиска истины, который состоит из высказывания какой-либо гипотезы и доказательства этой гипотезы. Основное различие состоит в способе этого доказательства.
Античность выдвигала важнейшее требование – рассуждение должно быть непротиворечивым. Под доказательством в первую и в последнюю очередь подразумевалось доказательство логическое, поскольку никакого другого эта эпоха еще не знала. Поиск истины заключался в том, чтобы увидеть проблему, представить свой способ ее решения и умозрительно его обосновать. Часто говорят, что вопрос об истине впервые появляется у софистов и Сократа, но это не совсем так. И милетцы, и пифагорейцы, и элеаты подразумевали в своих философских системах именно поиск истины, хотя называлось это чаще всего не истиной, а мудростью. И в доказательствах такой мудрости древние греки были весьма искусны.
Одним из первых примеров, показывающих это искусство, без сомнения, являются апории Зенона. Как известно, элейский философ, ученик Парменида Зенон создал ряд логических доказательств, направленных на подтверждение правоты концепции своего учителя. Парменид утверждал, что есть только бытие, единое и неподвижное, а все изменения, которые мы наблюдаем – всего лишь иллюзия, обман органов чувств. Отсюда появляется разделение двух путей познания – путь разума и путь мнения. Только первый из них может привести к познанию истины.
Зенон создает логические конструкции, называющиеся апориями (в буквальном переводе – безвыходными ситуациями), которые должны доказать, что движения действительно не существует. До наших дней дошло четыре таких доказательства – «Ахиллес и черепаха», «Дихотомия», «Летящая стрела» и «Стадий». В качестве примера достаточно разобрать первое: «Первый аргумент гласит, что быстроногий Ахилл никогда не может догнать самое медленное животное, черепаху, ибо, при условии одновременного начала их движения, в момент появления Ахилла на месте черепахи, она уже пройдет известное расстояние, и так будет во всех отдельных точках пути движения Ахилла и черепахи» .
В связи с этой апорией до нашего времени дошла история о споре двух философов – Зенона (автора этого парадокса) и Диогена Синопского. В ответ на все рассуждения Зенона Диоген якобы молча прошел перед своим соперником, демонстрируя тем самым несостоятельность его аргументов. Скорее всего, это лишь красивый вымысел, поскольку демонстрация как способ доказательства была столь же чужда грекам, как и эксперимент, которого они попросту не знали. Однако из этой истории было любопытное следствие, ярко подчеркнутое А.С. Пушкиным в его известном стихотворении:
«Движенья нет – сказал мудрец брадатый!
Другой смолчал, и стал пред ним ходить.
Сильнее он не мог бы возразить, хвалили все ответ замысловатый.
Но, господа, забавный случай сей
Другой пример на память мне приводит:
Ведь каждый день пред нами солнце ходит,
Однако ж прав упрямый Галилей!»
«Очевидность – не доказательство!» - вот главный вывод, который следует из такого подхода. Этот принцип будет развиваться и далее, в первую очередь – в трудах софистов, которые объявили, что истина может быть только субъективной и что «человек есть мера всех вещей» (Протагор).
Сократическая майевтика и вытекающая из нее платоновская диалектика продолжают эту традицию. С точки зрения Платона, видимые вещи – не более, чем тени, скользящие по стенам пещеры, в которой находится человек. Вот как описывает процесс познания сам Платон: «Представь, что люди … находятся в подземном жилище наподобие пещеры, где во всю ее длину тянется широкий просвет. С малых лет у них на ногах и на шее оковы, так что людям не двинуться с места, и видят они только то, что у них прямо перед глазами, ибо повернуть голову они не могут из-за этих оков… Разве ты думаешь, что, находясь в таком положении, люди что-нибудь видят, свое ли или чужое, кроме теней, отбрасываемых огнем на расположенную перед ними стену пещеры?» .
Истинная реальность недоступна чувственному познанию, для своего постижения она требует рассуждений, напряжения ума – вот главный вывод, который делает Платон. И продолжая свои умозрительные доказательства этого тезиса, он приходит к выводу о существовании идеального мира эйдосов – нематериальных образов вещей, их форм, которые предшествуют всякому материальному предмету. Теория двух миров – мира идей и мира вещей – имеет самое непосредственное отношение к раскрытию темы данной работы, поскольку динамика представлений об идеях у Платона и ее критика Аристотелем выливается в схоластике в спор номинализма и реализма, или, точнее сказать, постановка вопроса об именах и сущностях вещей приводят в конечном итоге к спору об универсалиях, в котором самое активное участие принял и Пьер Абеляр.
Итак, в диалоге «Тимей» Платон говорит следующее: «Во-первых, есть тождественная идея, нерожденная и негибнущая, ничего не воспринимающая в себя откуда бы то ни было и сама ни во что не входящая, незримая и никак иначе не ощущаемая, но отданная на попечение мысли. Во-вторых, есть нечто подобное этой идее и носящее то же имя – ощутимое, рожденное, вечно движущееся, возникающее в некоем месте и вновь из него исчезающее, и оно воспринимается посредством мнения, соединенного с ощущением» . Как видим, в данном случае Платон полностью разделяет методологический подход Парменида о двух путях познания. Более того, в диалоге «Парменид» Платон дает критику утверждения о полной разделенности мира идей и мира вещей, и говорит, что вещи как многое (множественное) причастны идее как единому. В то же время вещь является не единым, но единичным: «Бытие поделено между множеством существующего и не отсутствует ни в одной вещи, ни в самой малой, ни в самой большой» . Бытие присуще и вещам, и эйдосам, но это – два разных вида бытия, и один из них предшествует другому. Именно эта мысль будет положена впоследствии в основу направления средневековой схоластики, известном как реализм: универсалии существуют до вещей.