Метафора в англоязычной массмедийной практике культуры отмены

Введение

Феномен метафоры в рамках практики «культуры развенчания» в англоязычных СМИ предстает как предмет исследования: в нем переплетаются лингвистическое творчество и социально-политическая динамика, формируя как интерпретацию дискурса, так и когнитивные рамки аудитории. Суть проблемы заключается в амбивалентности метафор как инструментов массовой коммуникации: они служат инструментами упрощения сложных реалий для понимания и одновременно выступают механизмами идеологического убеждения, внедряя предубеждения и вызывая эмоциональную реакцию. Культура отмены» (термин, родившийся в общественном дискурсе и впоследствии институционализированный в медиапрактике) подчеркивает эволюцию метафоры в массовой коммуникации: ее семантическая широта, историческое развитие и поляризующие коннотации требуют пристального внимания исследователей.
Актуальность исследования заключается в том, что оно пересекается с современными социальными противоречиями: метафоры не только отражают, но и активно конструируют общественное мнение, обнаруживая свою двойную роль – описательных устройств и нормативных агентов. Медиадискурс вокруг «культуры разрушения» демонстрирует своеобразную дихотомию: якобы способствуя диалогу, он зачастую укореняет конфликт – метафоры, как лингвистические и когнитивные инструменты, становятся полем битвы для конкурирующих идеологических интерпретаций. Такая динамика обусловливает необходимость анализа их структурных особенностей и функций, а также социокультурных последствий, которые они кодируют.
Проблемное поле данного исследования разворачивается в рамках лингвистики, когнитивной науки и медиа-исследований, подчеркивая триадические отношения между метафорой, общественным восприятием и нарративами, управляемыми СМИ. Метафоры как «концептуальные средства» (инструменты, переводящие абстрактные идеи в доступные образы) – это не просто лингвистические украшения; они действуют в рамках культурных кодов и политических программ, отражая и формируя коллективное сознание. В этом контексте «культура разрушения» служит призмой, через которую раскрывается манипулятивный потенциал СМИ – ее метафорический арсенал очерчивает социальные иерархии, поляризует дискурс и влияет на формирование консенсуса.
Объектом исследования являются метафоры как языковые явления в англоязычном медиадискурсе, в частности, в контексте «культуры распада», а предметом – структурные, функциональные и идеологические аспекты метафор, их когнитивное воздействие, социокультурная значимость и манипулятивный потенциал. Цель исследования – проанализировать двойную роль метафор в медиа: как инструментов упрощения сложных явлений для массового понимания и как механизмов формирования общественного восприятия и укрепления идеологических нарративов; для этого необходимо детально изучить их концептуальные, структурные и эмоциональные функции на различных медиаплатформах. В задачи исследования входит выявление доминирующих метафорических конструкций, анализ их роли в конструировании социальных нарративов и изучение их влияния на поляризацию общественного мнения; кроме того, исследование направлено на классификацию концептуальных метафор и оценку их эволюции во времени в рамках дискурса «культуры отмены».
Научная новизна исследования заключается в междисциплинарном подходе, объединяющем лингвистические, когнитивные и медийные исследования и раскрывающем сложную взаимосвязь метафоры и идеологии в современных медиапрактиках; кроме того, в работе представлена инновационная методология классификации метафор по их идеологическому и эмоциональному воздействию (соединение языковой формы и общественной функции). Гипотеза утверждает, что метафоры в СМИ не только отражают, но и активно конструируют общественное мнение, служа когнитивными инструментами для интерпретации сложных реалий и одновременно встраивая культурные/политические предубеждения (формируя общественное понимание и способствуя поляризации дискурса).
Методологическая основа данного исследования объединяет различные лингвистические и междисциплинарные подходы для изучения метафорического дискурса «культуры отмены» в англоязычных СМИ. Опираясь на методологию дискурс-анализа О. Семеновой, в которой «культура отмены» концептуализируется как лингвистически кодифицированное явление, проявляющееся в агрессивной коммуникации, в данном исследовании выявляются семиотические аттракторы критических речевых актов; ее представления о тематических доминантах создают основу для изучения метафорических репрезентаций как коммуникативных средств, соединяющих оценочную и экспрессивную функции (закрепляя их в публичном речевом поведении). Одновременно исследование аксиологических конфликтов И. Дубининой представляет нюансированную линзу для оценки метафор как триггеров социокультурной полемики: ее схема проясняет взаимодействие между оценочной переквалификацией и возникновением «зон коммуникативного риска» в медиатекстах.
В исследовании используется концептуальная теория метафор (КТМ) Камалу, Анасиуду и Факунле для определения идеологических структур, заложенных в метафорических конструкциях; их анализ метафор как когнитивных линз для интерпретации коррупции в нигерийском медиадискурсе обеспечивает сравнительный шаблон для изучения метафорического обрамления «культуры отмены» (особенно ее изображения как суда/конфликта). Этот подход обогащается систематизацией интерпретаций «культуры отмены», предложенной Д. Дунасом и др., которая выявляет конкурирующие нарративы – от пропаганды социальной справедливости до цифрового вигилантизма – и подчеркивает двойственность метафор как освободительных и принудительных.
Дальнейшее уточнение происходит благодаря диахроническому исследованию метафор животных, проведенному О. Солоповой, которое раскрывает их потенциал для моделирования меняющихся представлений в исторических и геополитических контекстах: применение ее дихотомии «иная/мостовая» к метафорическому изображению идеологических напряжений в «культуре отмены» дает критическое понимание риторических стратагем, используемых медиаакторами. Между тем, анализ Рустамовой и Ивановой дуализма неформальной и формальной культуры отмены подчеркивает способность метафоры символизировать социально-политическое исключение; их классификация реакций СМИ по уровням санкционирования (неформального и институционального) обеспечивает методологическую строгость данного исследования.
Прогностические модели А. Веселова и М. Есипова способствуют пониманию траектории метафор культуры отмены, подчеркивая их роль в кристаллизации идентичностей социальных групп; их определение метафор как инструментов стабилизации общественного мнения во время общественных сдвигов направляет данное исследование на изучение метафор в контексте коллективного смыслообразования. Кроме того, метафора «танец метафор» Н. Аневой подчеркивает перформативный аспект идеологического фрейминга: ее интерпретация метафорической конкуренции в болгарском медиадискурсе представляет собой модель для изучения меняющихся альянсов метафорических конструктов в «культуре отмены».
Методологическая инновация данного исследования также включает подход Л. Дериглазовой и А. Погорельской к теории конфликта, где «культура отмены» рассматривается как политически мотивированная конструкция; их разделение формальных санкций и неформального давления дает шаблон для понимания того, как метафоры инкапсулируют политическую борьбу (легитимируя одни голоса и делегитимизируя другие). Дополнением к этому служит теория транскодирования Д. Келлнера, который рассматривает медиатексты как места идеологического противостояния: его концепция поддерживает цель данного исследования – декодировать метафорические тексты, чтобы выявить лежащие в их основе политические и культурные гегемонии.
Количественный анализ метафор испанских СМИ, проведенный Р. Алимовой и В. Яковлевой, представляет точный методологический инструментарий для подсчета плотности метафор; эта методика, адаптированная к англоязычным СМИ, позволяет эмпирически оценить частоту и вариативность метафор, контекстуализируя их идеологический вес. В то же время исследование Е. Стояновой юмористических метафор представляет собой периферийную, но важную основу, иллюстрирующую, как комедийные конструкции пересекаются с серьезным идеологическим содержанием в создании гибридизированных дискурсов.
В исследовании используется двойной методологический подход, объединяющий теоретические и эмпирические методы для раскрытия сложной динамики метафоры в дискурсе «культуры распада»; теоретические методы включают в себя «дискурс-анализ» (инструмент для декодирования языковых структур и идеологических подтекстов в метафорических конструкциях), «аксиологическую лингвистику» (фокусируется на оценочных сдвигах в метафорических выражениях) и «концептуальную теорию метафоры» (КТМ), которая обеспечивает основу для выявления когнитивных схем, лежащих в основе метафорических репрезентаций. Эмпирические методы включают корпусную лингвистику (количественный и качественный анализ использования метафор на англоязычных медиаплатформах) и сравнительный анализ (изучение метафорических моделей в контрастных социокультурных контекстах), дополненные семантическим картированием, позволяющим проследить эволюцию метафорических значений во времени и выявить их взаимодействие с культурными кодами и идеологическими течениями.
Теоретическая значимость заключается в расширении понимания метафор как «лингвистических механизмов», которые перемещаются между когнитивным упрощением и идеологическим манипулированием; данное исследование вносит вклад в теорию метафоры, представляя нюансированную модель метафорической бифункциональности (концептуальной и аффективной). Эмпирическая значимость исследования обусловлена его применимостью к медиаисследованиям и социолингвистике – оно предлагает инструменты для расшифровки метафорических стратегий в публичном дискурсе, что может быть полезно для оценки их влияния на коллективное познание/поведение.

Глава 1. Теоретические основы исследования метафор в медиа
1.1. Понятие метафоры и её функции в медийном дискурсе

Понятие метафоры в медиадискурсе находится на пересечении когнитивной абстракции и лингвистической прагматики: традиционные метафоры, уходящие корнями в классические риторические приемы, служат фиксированными аналоговыми конструкциями, переносящими смысл из конкретной области в абстрактную, а концептуальные метафоры, определяемые как «когнитивные отображения», устанавливают соответствия между разрозненными ментальными пространствами, встраивая культурные и идеологические коды в языковые структуры [11, с. 69]. Традиционные метафоры, такие как «время – деньги», опираются на устоявшиеся конвенции, предлагая стабильные интерпретационные рамки; концептуальные же метафоры функционируют как схемы, адаптируясь к социокультурному контексту медиатекстов и отражая коллективное мировосприятие [21, с. 15].
Различие заключается в сфере их применения: традиционные метафоры упрощают коммуникацию, опираясь на знакомые образы и создавая доступность для различных аудиторий, в то время как концептуальные метафоры перестраивают само восприятие, формируя когнитивное взаимодействие индивидов с медиаповествованиями; эта двойственность подчеркивает их соответствующую полезность как лингвистических инструментов и когнитивных механизмов [8, с. 75]. Например, при освещении политических событий традиционная метафора «политика как шахматы» представляет действия как стратегические, но статичные, в то время как концептуальная метафора «политика как война» активизирует эмоциональную и конфронтационную схему, способствуя расколу в общественном дискурсе [20, с. 437].
Концептуальные метафоры выходят за рамки текстовой репрезентации, встраиваясь в семиотическую структуру дискурса: они функционируют как «идеологические машины», соединяя абстрактные явления вроде «отмены культуры» с осязаемыми действиями общества, позволяя СМИ манипулировать как нарративными рамками, так и общественными настроениями посредством имплицитных ассоциаций [7, с. 21]. Традиционные метафоры, напротив, действуют на поверхности языка, обеспечивая ясность, но не обладая преобразующим когнитивным воздействием своих концептуальных аналогов, которые реконфигурируют парадигмы интерпретации, встраивая идеологические подтексты в свои метафорические отображения [2, с. 47].
Эта дихотомия подчеркивает эволюцию метафор в медиадискурсе как языковых артефактов и когнитивных рамок: если традиционные метафоры стабилизируют коммуникацию, усиливая нормативную образность, то концептуальные метафоры дестабилизируют ее, бросая вызов интерпретационным конвенциям, что создает взаимодействие между доступностью и подрывной силой, отражающее идеологическую поляризацию, характерную для современных медиа [23, с. 354]. Например, метафора «отменить культуру как вирус» вызывает биологический фрейм, предполагая заражение и вред обществу, создавая имплицитное моральное осуждение, выходящее за рамки его лингвистической функции [4, с. 28].
Традиционные метафоры остаются независимыми от контекста, извлекая смысл из универсальных архетипов; концептуальные же метафоры контекстуально подвижны, встраивая культурные нарративы в свои когнитивные схемы – эта гибкость позволяет им адаптироваться к меняющимся семиотическим аспектам цифровых медиа, где «информационные экосистемы» закрепляют идеологические конструкты через итеративные метафорические обрамления [6, с. 9]. Стратегическое развертывание концептуальных метафор в дискуссиях об «отмене культуры» иллюстрирует их роль как риторических устройств и социокультурных инструментов, служащих как для артикуляции, так и для критики сложностей этого явления [18, с. 212].
Расхождение между традиционной и концептуальной метафорами заключается в их онтологическом обосновании: первая функционирует как лингвистическое сокращение для повышения ясности, а вторая – как когнитивный алгоритм, реконструирующий восприятие социально-политических явлений – это различие жизненно важно для понимания их соответствующего вклада в медиадискурс, особенно в контекстах, где метафорическое обрамление влияет на идеологические споры и общественное мнение [26, с. 132].
Метафоры функционируют как важнейшие инструменты упрощения понятий в медиадискурсе, преобразуя абстрактные явления в когнитивно управляемые рамки: они работают как «когнитивные мосты», позволяя массовой аудитории понять социально-политические проблемы, привязывая их к знакомым концептуальным областям [27, с. 47]. Основной механизм такого упрощения заключается в избирательном отображении исходных областей (конкретного, осязаемого опыта) на целевые области (абстрактные, незнакомые понятия), что облегчает интуитивное понимание и в то же время содержит неявные идеологические подтексты; например, политические конфликты, представленные через метафору «шахматной игры», подчеркивают стратегию и расчет над хаосом и непредсказуемостью [13, с. 19].
Эта способность к когнитивному переводу усиливается в медиатекстах, где метафоры не только разъясняют, но и убеждают, обрамляя проблемы в эмоционально резонансные повествования, они направляют общественное мнение к заранее определенным конечным точкам интерпретации. Метафора «война» для описания пандемических усилий (например, «борьба с вирусом») иллюстрирует эту двойную роль: она упрощает научную сложность эпидемиологических мер, одновременно вызывая чувство срочности и коллективной мобилизации [25, с. 8]. Такие метафоры действуют как эвристические устройства, снижая когнитивную нагрузку на аудиторию при сохранении семантической плотности исходного понятия; эта двойственность подчеркивает их незаменимость в медиакоммуникации [1, с. 12].
Процесс упрощения, присущий использованию метафор, не является нейтральным – он избирательно выдвигает на первый план одни атрибуты и затушевывает другие, что отражает идеологические основы самого СМИ; это согласуется с утверждением О. Шениной о том, что метафоры в политическом дискурсе функционируют как «семантические привратники», очерчивая границы интерпретации для приведения общественного восприятия в соответствие с институциональными целями [29, с. 14]. Например, метафора «отмена культуры как вирус» не только отражает предполагаемое распространение и влияние этого явления, но и патологизирует его, представляя как изначально разрушительное и нуждающееся в сдерживании [26, с. 129].
Универсальность метафор как инструментов упрощения заключается в их адаптируемости к различным культурным и языковым контекстам: хотя их основная функция остается неизменной, их семантический резонанс варьируется в разных аудиториях, формируясь под влиянием коллективного опыта и культурных кодов. Эта динамика очевидна в пандемическом дискурсе, где такие метафоры, как «шторм» или «цунами», вызывают универсальный страх перед неконтролируемыми силами, но при этом несут в себе культурно специфические коннотации, которые влияют на их восприятие и интерпретацию [19] Способность метафор преодолевать языковые и культурные границы подчеркивает их эффективность в объединении разнородных аудиторий под общей концептуальной основой, даже если они сохраняют способность кодировать культурно специфические идеологические нюансы [5, с. 33].
Метафоры служат нарративными якорями в медиатекстах, структурируя дискурсы в связные и увлекательные сюжетные линии, отвечающие ожиданиям аудитории: эта нарративная функция особенно важна в межкультурной коммуникации, где метафоры действуют как «риторические подмостки», преодолевая эпистемологические разрывы и способствуя взаимопониманию между различными языковыми системами [27, с. 49]. Метафоры в информационном контексте выполняют функцию «эмоциональных ускорителей», усиливая резонанс идей путем их кодирования в ярких, аффективных образах: они превращают абстрактные или нейтральные понятия в эмоционально заряженные конструкции, создавая когнитивно-эмоциональные связи, которые способствуют вовлечению аудитории [19] Такое двойное кодирование – когнитивная ясность и эмоциональная интенсивность – использует принцип «семантической поляризации», когда контрастные исходные области (например, война/мир или свет/тьма) вызывают повышенную эмоциональную реакцию, подчеркивая бинарные противоположности [14, с. 30]. Например, метафора «пандемия как поле боя» передает срочность и коллективную борьбу, согласуя информационный контент с висцеральными человеческими переживаниями.
Сила эмоционального воздействия обусловлена способностью метафоры функционировать в качестве «усилителя интерпретации», связывая существующие эмоциональные схемы аудитории с представленным контентом: эта динамика способствует как идентификации, так и убеждению, поскольку метафоры используют культурно-специфические эмоциональные резервуары для формирования общественного восприятия [15, с. 20]. Такие метафорические конструкции действуют в рамках «аффективной солености», где их эффективность зависит от актуальности и непосредственности эмоциональных доменов, которые они вызывают, что подчеркивает их временную гибкость в адаптации к меняющимся социально-политическим контекстам [3, с. 4].
Метафоры действуют как «эмоциональные калибраторы», регулируя интенсивность информационного сообщения: метафорическое изображение экономических кризисов как «штормов» или «цунами» вызывает одновременно страх и трепет, подчеркивая неконтролируемость внешних сил и неявно представляя человеческие реакции как героические или недостаточные [17, с. 25]. Эта калибровка распространяется и на «эмпатическую проекцию», когда метафоры персонифицируют абстрактные явления, превращая «рынок» в капризную сущность, вызывая эмоциональные реакции, такие как сочувствие или недоверие к безличным системам [10, с. 33].
Такая эмоциональная вовлеченность подчеркивает роль метафоры как «дискурсивного катализатора», способствующего быстрому формированию мнения и коллективному эмоциональному согласованию в медийных контекстах, характеризующихся фрагментарным вниманием и конкурирующими нарративами: в метафоре «отмена культуры как лесной пожар» образ неконтролируемого разрушения апеллирует к первобытным страхам, направляя эмоциональную траекторию аудитории к опасению или сопротивлению [12, с. 127]. Конденсируя проблемы в эмоционально значимые метафоры, медиадискурс достигает как запоминаемости, так и воздействия, встраивая эти конструкты в коллективную когнитивную систему.
Взаимодействие эмоционального усиления и когнитивной конденсации делает метафоры незаменимыми в информационных контекстах, особенно при формировании реакции общества на кризисы или противоречия: они функционируют как «семантические вихри», объединяя разрозненные информационные элементы в связные, эмоционально заряженные нарративы, которые закрепляют общественный дискурс [28, с. 62]. Например, метафорическое представление политического соперничества как «шахматной доски» сопоставляет интеллектуальную стратегию и скрытое напряжение конфликта, балансируя между восхищением просчитанными ходами и ожиданием решающих результатов [22, с. 110].
Использование метафор в эмоциональном обрамлении выходит за рамки простого убеждения, функционируя в качестве «аффективных лесов», которые позволяют аудитории ориентироваться в информационных аспектах: с помощью таких метафор, как «общество на краю», абстрактные опасения по поводу нестабильности переосмысляются как шаткие балансирующие действия, вызывающие срочность и необходимость коллективных действий [9, с. 13]. Подобное понимание с помощью лесов подчеркивает способность метафоры обеспечивать как интерпретационную ясность, так и эмоциональную вовлеченность, что обеспечивает ее актуальность в нарративах, движимых средствами массовой информации.