Влияние оссианизма на формирование романтического мировоззрения М. Ю. Лермонтова

Введение

Оссианизм — литературный феномен, возникший в середине XVIII века благодаря шотландскому поэту Джеймсу Макферсону, опубликовавшему цикл поэм, стилизованных под древние кельтские сказания, под названием «Песни Оссиана». Как предполагается, Макферсон объединил фольклорные мотивы с собственными сочинениями, но, несмотря на спорное авторство, эти тексты стали манифестом предромантизма. Меланхолия, героика утраченного прошлого, культ дикой природы, образ одинокого барда, оплакивающего угасание эпохи, — всё это сделало оссианизм мостом между рационализмом Просвещения и эмоциональной глубиной романтизма.
Для русской литературы XIX века оссианизм стал катализатором новых эстетических поисков. Переводы и адаптации «Песен Оссиана» открыли путь к освоению романтической образности: русские писатели открыли в них модель для выражения национального мироощущения через призму истории, природы и трагического индивидуализма. Особую роль оссианизм сыграл в творчестве М. Ю. Лермонтова, чьи мотивы одиночества, бунта против судьбы и пантеистического единства с природой напрямую перекликаются с оссиановской поэтикой. Это влияние позволило Лермонтову не только вписаться в общеевропейский романтический контекст, но и создать уникальную философско-художественную систему, где оссианизм стал частью диалога о месте человека в вечности.
Влияние оссианизма на русскую литературу оказалось столь значительным, что стало предметом исследований таких видных учёных, как М. П. Алексеев, А. В. Западов, Ю. Д. Левин, Р. Иезуитова и др. Исследовательские работы этих авторов раскрывают роль «Песен Оссиана» как ключевого звена между Просвещением и романтизмом, объясняют влияние оссианизма на творчество В. А. Жуковского, К. Н. Батюшкова и других творцов. При том, что влияние на предшественников М. Ю. Лермонтова детально изучено, специфика рецепции оссианизма у самого рассматриваемого поэта остаётся недостаточно исследованной. Так, работы А. Г. Гинзбурга и В. Э. Вацуро затрагивают оссианические мотивы в контексте лермонтовского трагизма в большей мере, чем иные авторы, такие как Б. М. Эйхенбаум, У. Р. Фохт, Д. Е. Максимов, И. Л. Андроников, Г. В. Краснов и др., сосредоточившие внимание на эволюции творчества, философских аспектах и т.д.; но даже в этих работах отсутствует системный анализ роли оссианических мотивов в формировании мировоззрения поэта . Таким образом, степень изученности темы исследования является недостаточной, и этот научный пробел требует работы над текстами М. Ю. Лермонтова, прежде всего, филологической, для выявления уникальной трансформации оссианических элементов.
Актуальность исследования обусловлена необходимостью уточнения места оссианизма в творческой системе Лермонтова, что важно для понимания генезиса русского романтизма. Исследование призвано расширить представления о взаимодействии западноевропейских и национальных традиций, о синтезе культурных влияний в эпоху романтизма.
Проблема исследования: несмотря на признание влияния оссианизма на творчество Лермонтова, остаются нерешёнными вопросы: как оссианические мотивы вплелись в индивидуальную поэтику М. Ю. Лермонтова? Каковы механизмы трансформации оссианизма в контексте его трагического мировоззрения? Как соотносятся оссианизм с другими влияниями (байронизм, готическая традиция) в творчестве поэта?
Объект исследования: творчество М. Ю. Лермонтова.
Предмет: оссианизм как фактор формирования романтического мировоззрения и поэтики Лермонтова.
Цель исследования: выявить роль оссианизма в становлении романтического мироощущения М. Ю. Лермонтова через анализ текстов.
Задачи:
1) Охарактеризовать историко-культурные истоки оссианизма, его связь с кризисом Просвещения.
2) Определить ключевые черты оссианизма.
3) Выявить влияние оссианзима на европейскую и русскую литературу.
4) Проанализировать влияние оссианизма на романтическое мировоззрение М. Ю. Лермонтова.
5) Определить роль оссианических мотивов в трагическом мироощуении М. Ю. Лермонтова.
6) Исследовать эволюцию оссианических мотивов в его творчестве (от ранних поэм к «Демону» и «Мцыри»).
7) Определить специфику лермонтовской рецепции оссианизма.
Гипотеза исследования: оссианизм стал для Лермонтова не источником прямых заимствований, а творческим импульсом, позволившим сплотить меланхолию, героику прошлого и культ природы в уникальную поэтическую систему. Его трагическое мировоззрение сформировалось под влиянием оссианических мотивов, которые, взаимодействуя с байронизмом и готической традицией, приобрели новое звучание.
Методология исследования: в основу работы легли исследования Б. М. Эйхенбаума, У. Р. Фохта, Д. Е. Максимова, И. Л. Андроникова Г. В. Краснова и др., исследователей поэтики, жанрового своеобразия и эволюции творчества М. Ю. Лермонтова, эстетики и философских аспектов лермонтовского наследия, включая примечательную диссертацию М. Л. Семеновой о типологии романтического героя в творчестве поэта и наследовании байронической традиции.
Также в основу работы легли исследования оссианизма, таких авторов как В. Ф. Соколов, осущевивший историко-литературный анализ роли Оссиана в европейской литературе; М. Ю. Еленовой по изучению оссианических мотивов в русской поэзии первой трети XIX века; О. В. Бегичевой, А. С. Спендлера по эстетическим аспектам оссианизма в контексте взаимодействия искусств эпохи романтизма, также работы по северной тематике и метафизике Севера таких авторов, как Н .М. Теребихин, осуществивший исследование символики Севера как культурно-философского феномена.
Работы данных авторов, а также других, представленных в исследовании, позволили выявить специфику оссианических мотивов в текстах Лермонтова через призму их взаимодействия с европейским романтизмом, определить роль «северной патетики» в формировании уникального поэтического языка, а также проанализировать трансформацию оссианической образности в контексте русской культурной традиции.
В исследовании применены следующие методы: сравнительно-исторический метод: для выявления связи оссианизма с европейским и русским романтизмом; филологический анализ: разбор лексики, стилистики, образов в текстах М. Ю. Лермонтова, интертекстуальный подход: сопоставление с «Песнями Оссиана» и произведениями В. А. Жуковского, К. Н. Батюшкова и др.; культурно-типологический анализ: изучение оссианизма как феномена предромантизма.
Материалы исследования: тексты М. Ю. Лермонтова: стихотворения, поэмы («Демон», «Мцыри»), лирические фрагменты, «Песни Оссиана» в переводах на русский язык, работы предшественников, например, «Эолова арфа» В. А. Жуковского, научные труды упомянутых выше авторов.
Теоретическая значимость исследования: уточнение роли оссианизма в формировании русской романтической традиции; введение в научный оборот новых интерпретаций текстов Лермонтова.
Практическая: материалы исследования могут быть использованы в курсах по истории литературы, спецкурсах по творчеству Лермонтова и сравнительному литературоведению.
Структура работы: исследование состоит из введения, трёх глав, поделённых на параграфы, заключения и списка использованных источников. В главе первой рассматривается феномен оссианизма с его историей, характерными чертами и влиянием на европейскую и русскую литературу, в главе второй рассматривается роль оссианизма в формировании романтического мировоззрения М. Ю. Лермонтова, содержание третьей главы посвящено отражению оссианических мотивов в произведениях этого масштабного творца.
 
Глава 1. Оссианизм как литературный и культурный феномен
1.1 Исторические и культурные предпосылки возникновения оссианизма

Оссианизм – это литературное направление, возникшее во второй половине XVIII века и связанное с циклом поэтических произведений, приписываемых легендарному кельтскому барду Оссиану, и как показало наше предыдущее исследование «Формирование поэтической традиции оссианизма в русской литературе конца XVIII – начала XIX века», оссианизм также представляет собой сложный культурный феномен, в котором переплелись фольклорная основа, политический контекст и новаторская поэтика. Его основателем стал Джеймс Макферсон (1736–1796) – шотландский писатель и фольклорист, впервые опубликовавший в 1760 году сборник «Отрывки старинных стихотворений, собранные в горной Шотландии…», а затем и полный цикл «Поэм Оссиана» (1765) .
Д. Макферсон объединил подлинные кельтские предания с собственными художественными дополнениями, создав уникальный стиль – ритмизованную прозу, насыщенную меланхолией, героикой и образами суровой северной природы. Как отмечает Ю. В. Верховская, оссианизм стал не просто стилизацией под древний эпос, а «мостом между эпической традицией и сентиментальным мироощущением» . Макферсон ввел в литературу тип «чувствительного дикаря» – героя, сочетающего воинскую доблесть с глубокой рефлексией .
И эта двойственность предвосхитила романтизм, где трагическое прошлое и тоска по утраченной гармонии стали ключевыми мотивами.


Даже будучи автором мистификации, Д. Макферсон создал эстетический канон, который оказал значительное влияние на литературу в мировом масштабе. Но почему это так?
Чтобы понять сущность оссианизма, нужно понять время, вызвавшее в нём необходимость. Оссианизм зароился в эпоху масштабных перемен для Шотландии как на политической, так и на культурной арене . Это время было отмечено печатью кризиса рационалистических идеалов Просвещения, поиском национальной идентичности и ностальгией по утраченному героическому прошлому. И это нашло отражение в «Песнях Оссиана» Джеймса Макферсона, которые стали не только символом шотландского культурного возрождения, но и важным элементом общеевропейского перехода от Просвещения к романтизму.
Эпоха Просвещения, с её верой в разум, прогресс и универсальные ценности, к концу XVIII века столкнулась с кризисом. Рационализм, который изначально виделся инструментом освобождения человека, превратился в механизм отчуждения. Как отмечали Хоркхаймер и Адорно, разум стал «бесцельной целесообразностью» , обслуживающей власть и технологии, что привело к механизации жизни и потере духовных ориентиров. Воспеваемые идеалы Просвещения, такие как равенство и свобода, на практике часто игнорировали культурное и национальное разнообразие, что побуждало к поиску утраченной самобытности через местные традиции. Деконструкция религиозных и мифологических систем оставила общество без этических ориентиров, что привело к экзистенциальной усталости и «кризису европейского человечества», как писал Юрген Хабермас .
В этом контексте оссианизм стал ответом на кризис Просвещения, предложив альтернативу холодному рационализму через обращение к мифу, природе и героическому прошлому.
Шотландия, пережившая политическое подчинение Англии после подавления восстания якобитов в 1745 году, оказалась в состоянии глубокой ностальгии по утраченной независимости . И аристократия страны, лишившаяся политического влияния, обратилась к героическому прошлому, чтобы возродить чувство национальной гордости. «Песни Оссиана», стилизованные под древние кельтские предания, стали, таким образом, актом культурного сопротивления, подчёркивающим уникальность шотландской самобытности.
Во многом оссианизм был реакцией не только на утрату самости, но и на глубокие социальные и экономические изменения, происходившие в Шотландии в XVIII веке. Переход от традиционного сельского общества к урбанизации, развитие торговли и промышленности вызвали интерес к фольклору и народным легендам, которые воспринимались как противоядие быстро меняющемуся миру . Д. Макферсон, используя богатую устную традицию шотландского фольклора, создал миф об утраченном «золотом веке», где героическое прошлое противопоставлялось современному упадку. Этот миф оказался чрезвычайно притягательным в период социальной нестабильности и разрушения старых укладов.
Кризис Просвещения стал катализатором интереса ко всему иррациональному, эмоциональному и национально-специфическому. Романтики и предромантики, такие как Ж. Ж. Руссо, противопоставляли рассудочности Просвещения «естественного человека», живущего в гармонии с природой . Таким образом, фольклор и мифология стали источниками «органической» культуры, не скованной искусственными нормами. Оссианизм, сочетавший эпическую героику с меланхолией, отвечал этим новым культурным запросам. Макферсон, стилизуя древние предания под «найденные» рукописи, создал произведение, наполненное эмоциями: тоской по прошлому, культом природы, трагизмом. Это отражало общее разочарование в прогрессе и ностальгию по «целостному» миру .
Характерно, что оссианизм стал не только шотландским культурным феноменом, но и быстро распространился по всей Европе, испытывающей те же синдромы кризиса Просвещения. В то время, когда национальные культуры искали свои корни, Оссиан стал символом романтического представления о древности и национальной идентичности . Его восприняли как голос не только шотландского, но и универсального героического прошлого. Оссианизм подготовил почву для восприятия фольклора не как «примитивного», а как глубоко философского явления, что стало ключевым элементом романтизма.


Таким образом, оссианизм стал ответом на кризис Просвещения, предложив альтернативу холодному универсализму через обращение к мифу, природе и героическому прошлому.
Он не только отразил разочарование в идеалах Просвещения, но и указал путь к новому синтезу — культуре, где разум и чувство, прогресс и традиция, универсальное и национальное сосуществуют в диалоге. Как писал Гуссерль, выход из кризиса лежит не в отказе от разума, а в его «очеловечивании» — возвращении к изначальной телеологии, где разум служит не господству, а гармонии .
Политический подтекст оссианизма тесно переплетался с культурным. Как отмечалось выше, оссианизм был актом борьбы за сохранение идентичности, и стоит отметить, что Д. Макферсон, обращаясь к древним сказаниям, создавал альтернативную историю Шотландии — историю героического сопротивления, которая противостояла нарративу английского доминирования . Однако его поэмы вышли за пределы национальных стремлений. Европа конца XVIII века, переживавшая кризис просветительских идеалов, увидела в оссианизме ответ на свои чаяния: интерес к иррациональному, культ природы, внимание к индивидуальным переживаниям, и «Песни Оссиана» стали мостом между Просвещением и романтизмом, предвосхитив ключевые темы нового литературного направления.
Споры о подлинности поэм, разгоревшиеся сразу после их публикации, лишь усилили их влияние. Сэмюэл Джонсон обвинял Макферсона в мистификации, требуя предъявить оригиналы на гэльском языке, однако позднейшие исследования подтвердили, что в основе текстов лежали реальные фольклорные источники .
Как указывает Д.В. Белянский, Макферсон «действительно собирал и изучал образцы подлинного гэльского эпоса», хотя и подвергал их радикальной переработке . Его поэмы впитали элементы библейской поэтики, античного эпоса и даже творчества Мильтона, что сделало их универсальными по содержанию. Иронично, но этот синтез тоже является весомой причиной, почему оссианизм стал частью общеевропейского культурного обмена: он был частью знакомого культурного кода.
Влияние «Песен Оссиана» на русскую литературу оказалось столь же значимым. Переводы и адаптации текстов Макферсона, например, «Поэмы древних бардов» А. И. Дмитриева, способствовали формированию «скандинавского текста» в русской культуре — системы образов, связанных с северной мифологией, героикой и меланхолией; как отмечает О. С. Туманова, этот текст стал частью «северного мифа», где «пространство трансформировалось в эстетическое явление» . Для русских романтиков, от В. А. Жуковского до М. Ю. Лермонтова, оссианизм стал источником мотивов одиночества, трагического противостояния героя и судьбы, а также пантеистического восприятия природы.
Таким образом, сущность оссианизма в его гордом поэтическом ответе на ряд исторических, культурных и философских вызовов XVIII века. Кризис Просвещения, поиск национальной идентичности Шотландии и схожие проблемы во всей Европе, интерес к фольклору как альтернативе рационализму — всё это нашло отражение в поэмах Д. Макферсона.

Соединив эпическую традицию с сентиментальной эстетикой, он создал текст, который, несмотря на споры о подлинности, оказал значительное влияние на европейскую и русскую литературу. Оссианизм не только подготовил почву для романтизма, но и стал символом культурного диалога, где национальное наследие превратилось в универсальный язык для выражения вечных тем: памяти, утраты и поиска смысла в быстро меняющемся мире. Как писал М.К. Азадовский, образ Оссиана — слепого барда, воспевающего прошлое под аккомпанемент арфы, — стал «символом народных певцов в поэзии и науке», мостом между эпохами и культурами .

1.2 Характерные черты оссианизма

Итак, «Песни Оссиана» Джеймса Макферсона, возникшие на стыке фольклорной традиции и литературного мифотворчества, стали уникальным явлением, в котором сплелись меланхолия, героика прошлого, трагизм, культ природы и стилистические новации. Созданные в эпоху кризиса рационализма, они отразили не только ностальгию по утраченному «золотому веку» шотландской истории, но и эстетические поиски, предвосхитившие романтизм.
Меланхолия пронизывает тексты Д. Макферсона как лейтмотив, становясь основой мировосприятия Оссиана — слепого барда, чьи монологи полны скорби о безвозвратно ушедшей эпохе. Его голос, по словам Ю. В. Верховской, принадлежит «чувствительному дикарю», чья рефлексия сочетает эпическое величие с личной трагедией.
Меланхолия — центральный мотив, проявляющийся в плачах по погибшим героям и ностальгии по ушедшим временам. Например, в «Фингале» (Книга I) Морна поёт песню скорби о своём возлюбленном Уллине, который пал в бою:
Или:
«Морна, прекраснейшая из дев, почему ты поёшь печальную песнь?
Видела ли ты Уллина в крови его гордости?
Или сын холма пал низко?»
(«Поэмы Оссиана»)
Филологический анализ показывает, что язык здесь насыщен эмоциями, с использованием риторических вопросов («Видела ли ты?»), что усиливает чувство утраты. Слово «печаль» (grief) подчёркивает эмоциональную глубину, а архаичная форма обращения («прекраснейшая из дев») добавляет эпический оттенок.
Героика прошлого проявляется в описании подвигов таких героев, как Фингал и Оскар, чьи деяния возвышаются до мифических масштабов. Например:
«Их мечи сияли красным вокруг них.
Их шлемы расколоты надвое.
Их воины собираются вокруг.
Могущественные встречаются в своей силе.»
(Фингал: древняя эпическая поэма, книга I)
Здесь используется эпический язык с повторяющимися конструкциями («Их мечи», «Их шлемы»), что создаёт ритм, напоминающий устную традицию. Сравнение с «могучими» подчёркивает их героический статус, а использование цвета («красный») добавляет драматизма, ассоциируясь с кровью и битвой. Героика прошлого в «Песнях» лишена триумфальности. Подвиги Фингала и его воинов, такие как битва с викингами, описываются через призму утраты. Макферсон стилизует древние саги, но трансформирует их, вводя мотивы экзистенциальной тоски. Героика здесь — не прославление побед, а элегия по ним.
Трагизм пронизывает повествование, особенно в сценах смерти героев. Например, смерть Сварана описана так:
«Сваран пал, как дерево на своем холме,
Когда его поразила молния.»
(Фингал: древняя эпическая поэма, книга I)
Филологический анализ выявляет метафору («как дерево»), которая усиливает образ внезапной и неизбежной гибели. Слово «поражён» (blasted) несёт в себе идею разрушения, а сравнение с природой добавляет универсальности трагедии, делая её частью мирового порядка. Трагизм проявляется в неразрешимом конфликте между героическим прошлым и бесплодным настоящим. Смерть возлюбленных, гибель воинов, разрушение клановой системы — всё это подчёркивает хрупкость человеческого существования. Агандека, сестра врага Фингала, погибает, «словно снег, что свергается с утесов», а её смерть становится символом тщетности жертвенности. Трагизм у Макферсона лишён катарсиса: он не очищает, а погружает в безысходность, отражая кризис просветительского оптимизма.
Культ природы проявляется в олицетворении ландшафта и его интеграции в повествование. Природа — не просто фон, а активный участник. Например:
«Их щиты подобны туманам на холмах,
Когда они медленно катятся в бой.»
(Фингал: древняя эпическая поэма, книга I)
Здесь природа («туманы», «холмы») используется как метафора для описания воинов, что подчёркивает их связь с окружающей средой. Язык насыщен образами, а сравнение с туманом добавляет мистицизма, характерного для романтизма. Культ природы — ключевой элемент оссианической поэтики. Пейзажи Шотландии — мрачные холмы, бурные моря, древние дубы — не просто фон, а активный участник действия. Природа у Макферсона одухотворена: «Море воет на дальних берегах, и волны с печалью вздымаются под луной». Эти образы, как пишет М.П. Алексеев, становятся метафорой внутреннего мира героев, их «разорванного сознания» . Ветры, туманы и скалы символизируют непостоянство судьбы, а руины замков — распад прежних устоев.
Образ одинокого героя воплощён, например, в Оскаре, который действует в одиночку, поднимая павшего героя:
«Оскар подошел и поднял павшего героя;
И охотник Фиина был жив.
Он положил его на свой темный щит;
И его грудь была лишь немного холодной.»
(Фингал: древняя эпическая поэма, книга I)
Филологический анализ показывает, что одиночество подчёркивается через действия Оскара («пошёл», «положил»), без упоминания других людей. Слово «тёмный» (dark) добавляет мрачный оттенок, усиливая чувство изоляции. Одинокий герой — архетип, определивший влияние оссианизма на романтизм. Оссиан, слепой и немощный старец, — не только повествователь, но и символ изгнанничества. Его одиночество — экзистенциальное: «Я одинок, как луна в пустынном небе, как дуб, стоящий на вершине холма…». Этот образ, позже развитый Байроном и Лермонтовым, воплощает разрыв между индивидом и миром, между памятью и забвением. Даже победы героев, таких как Оскар, завершаются гибелью, подчёркивая их обречённость на вечное странничество.
В целом стиль и язык «Песен Оссиана» архаичны, с обилием метафор и эпических конструкций, что отражает устную традицию. Например:
«Их мечи сияли красным вокруг них.
Их глаза сверкали во тьме,
Как метеоры с их скал.»
(Фингал: древняя эпическая поэма, книга I)
Здесь используется параллелизм («Их мечи», «Их глаза»), который создаёт ритм, а сравнение с «метеорами» добавляет поэтической возвышенности. Язык насыщен образами природы, что типично для романтизма, а архаичны
Стиль и язык «Песен» — синтез архаики и новаторства. Макферсон имитирует древние тексты через ритмизованную прозу, насыщенную повторами, анафорами и метафорами: «By the side of the rock on the hill, beneath the aged trees, old Oscian sat on the moss…» . Использование архаизмов («thou», «hath»), эпитетов («седой бард», «мрачные холмы Каледонии») и библейских аллюзий создаёт иллюзию аутентичности. Однако, как отмечал Д.В. Белянский, Макферсон свободно смешивал фольклорные мотивы с заимствованиями из Гомера, Вергилия и Мильтона, формируя «оссиановский стиль» — гибрид эпоса и элегии .
Влияние на литературу оказалось глубже споров о подлинности текстов. Оссианизм стал мостом между Просвещением и романтизмом, предложив язык для выражения «мировой скорби». В России переводы Дмитриева и Карамзина, а также подражания Жуковского и Лермонтова вплели оссиановские мотивы в национальный контекст. Как писал М.К. Азадовский, образ слепого барда стал символом «поэтического воплощения народной души», а меланхолия и культ природы — основой романтического пейзажа.
Оссианизм Макферсона — не просто стилизация древности, а сложный художественный код, отразивший кризис идентичности эпохи. Меланхолия, трагизм и героика прошлого здесь сливаются в единый нарратив о хрупкости человеческого бытия. Стилистический синтез архаики и сентиментализма, культ природы и образ одинокого героя стали почвой для романтической эстетики, а сам Оссиан — символом вечного диалога между памятью и забвением.

1.3 Влияние оссианизма на европейскую и русскую литературу

Влияние оссианизма на европейскую и русскую литературу конца XVIII — начала XIX века представляет собой смешение культурных кодов, где эпическое наследие кельтской традиции, переосмысленное Джеймсом Макферсоном, стало катализатором романтического мировоззрения. «Песни Оссиана», несмотря на спорное авторство, оказались зеркалом, в котором Европа увидела отражение собственных поисков «народной души» и трагического величия. Оссианизм, пронизанный меланхолией, мотивами утраченного прошлого и возвышенной символикой природы, стал мостом между классицистической рациональностью и романтической эмоциональностью, между эпической монументальностью и лирической интроспекцией.
В европейской литературе оссианизм проявился как эстетика «сумеречного» героизма. Иоганн Готфрид Гердер, воспринимавший тексты Макферсона как эталон естественной поэзии, видел в них голос «истоков человеческой природы», что повлияло на формирование идеи национального фольклора . Для Иоганна Вольфганга Гёте «Песни Оссиана» стали ключом к изображению душевного кризиса: в «Страданиях юного Вертера» чтение Оссиана — кульминация внутреннего распада героя. Гёте стилизует прозу под ритмику оссианических плачей, где природа — не декорация, а активный участник трагедии: «ветер стонет, как голоса ушедших героев» .


Во Франции Альфонс де Ламартин, насыщая лирику философской меланхолией, заимствует у Оссиана технику психологического параллелизма: в поэме «Озеро» водная гладь становится метафорой памяти, а шум волн — символом необратимости времени . Шарль Нодье, вплетая в готические сюжеты мистицизм и мрачные пейзажи, трансформирует оссианические мотивы в романтическую фантасмагорию, где лесные чащи в «Жане Сбогаре» олицетворяют хаос человеческой души .
В русской литературе рецепция оссианизма носила двойственный характер: с одной стороны, это было заимствование экзотического колорита, с другой — поиск национальной идентичности. Николай Карамзин, восхищаясь «дикой поэзией Севера», адаптировал её меланхолию в сентименталистскую прозу . В «Наталье, боярской дочери» оссианический мотив «сына мрака» переплетается с русским фольклором: природа здесь не просто фон, а психологический дубликат героини. Весеннее пробуждение сада с птицами, «прячущимися в густоту листьев», зеркально отражает первое трепетное чувство Натальи. Василий Жуковский, переводя фрагменты Оссиана, усилил их элегичность, создав основу для русского романтизма: в балладе «Людмила» метель и ночной мрак становятся воплощением рока, а ритмика стиха имитирует заунывные напевы бардов .
Михаил Муравьёв в повести «Оскольд» стилизует историческое повествование под оссианический эпос, вводя фигуру скальда — носителя коллективной памяти . Его описание «чёрных волн», «острых скал» и «воинственного духа» не только воссоздаёт атмосферу древности, но и отражает предромантический культ возвышенного. Гавриил Державин, экспериментируя с жанром оды, насыщает её оссианической образностью: в «На взятие Измаила» валькирии и барды соседствуют с русскими воинами, а риторика битвы («сверкают копьями, мечами») обретает эпический размах, сближая античный пафос с северной суровостью . Владислав Озеров в трагедии «Фингал» смягчает героику Макферсона, акцентируя лирику: его герои, в отличие от кельтских воителей, рефлексируют, а их диалоги напоминают сентиментальные дуэты, где «тихий звук арф» заменяет бранные клики .
Оссианизм в России стал не только модным веянием, но и инструментом литературной эволюции. Александр Пушкин, используя в «Песне о вещем Олеге» мотив рокового предсказания, переосмысливает оссианическую фатализм через призму национального мифа. Михаил Лермонтов, унаследовав трагическую эстетику «Песен», доводит её до экзистенциального накала: его герои, как оссиановские тени, блуждают меж прошлым и настоящим, а пейзажи Кавказа («на скалах одиноких») становятся метафорой вечного одиночества.
Филологический анализ показывает, что оссианизм обогатил литературу приёмами, трансформировавшимися в национальных контекстах . Стилистически это проявилось в ритмической прозе, метафорической насыщенности, синтаксическом параллелизме («ветер стонет — сердце ноет»). Фольклорные заимствования (барды, скальды) способствовали мифологизации истории, а акцент на индивидуальном переживании подготовил почву для психологизма романтизма. В России оссианизм, пройдя через фильтры сентиментализма и предромантизма, стал частью национального мифа, где «северная» меланхолия слилась с поиском духовных корней.
Таким образом, оссианизм, возникший на стыке мистификации и культурного запроса, оказался универсальным языком романтической эпохи. Он позволил литературе перейти от абстрактного идеала к конкретике эмоционального опыта, от рационального — к иррациональному, от эпической дистанции — к лирической исповедальности. В России это влияние стало катализатором формирования оригинальной традиции, где «оссианические» мотивы, переплавленные в горниле национального самосознания, обрели новую жизнь — от карамзинской элегии до лермонтовского демонизма.

1.4 Романтизм и оссианизм
Оссианизм и романтизм, переплетаясь в культурном пространстве конца XVIII – начала XIX века, образуют сложный диалог между эпическим прошлым и эмоциональным настоящим. Если оссианизм, рожденный из мистификации Джеймса Макферсона, стал реакцией на рационализм Просвещения, то романтизм, вобрав его мотивы, превратил их в универсальный язык душевных бурь. Эти направления, хотя и разделенные временем и эстетическими задачами, связаны общим стремлением к изображению внутреннего мира человека, его конфликта с миром и поиска утраченной гармонии. Однако их различия — в жанровых рамках, философской глубине и отношении к истории — позволяют говорить о них как о самостоятельных явлениях, каждое из которых оставило уникальный след в литературе.
Оба направления объединяет культ меланхолии, но если у Оссиана она рождается из ностальгии по героическому прошлому, то романтики делают её личным переживанием. В «Песнях Оссиана» скорбь по утраченным битвам и погибшим воинам становится метафорой ускользающего времени. Романтики, как отмечал М. П. Алексеев, трансформируют эту тоску в экзистенциальный вопрос: герой Байрона или Лермонтова страдает не от потери эпохи, а от невозможности обрести себя в мире, где «душа… глуха к прозрениям певца-пророка» .
Природа в обоих направлениях — не фон, а живой символ. У Д. Макферсона «бурные ветра» и «холодные воды» отражают трагедию героев, словно эхо их внутренних бурь. Романтики углубляют эту метафору: у Ламартина озеро становится зеркалом памяти, а у В. Жуковского море — образом безграничной и опасной свободы. Даже в русской литературе, где оссианизм породил «северный стиль», пейзажи Кавказа у Лермонтова или новгородские леса у Карамзина превращаются в философские категории, воплощая противостояние человека и рока.
Одинокий герой — ещё одна точка пересечения. Герои Оссиана, вроде Фингала, — странники, чьи судьбы предопределены роком. Их трагизм — в невозможности вернуть «золотой век». Романтики наследуют этот образ, но наполняют его бунтом: байронический герой не подчиняется судьбе, а бросает ей вызов . Если оссиановский бард оплакивает прошлое, то лермонтовский Демон или пушкинский Онегин отвергают настоящее, становясь «лишними людьми» в обществе, которое не понимает их мятежных порывов.
Оссианизм, ограниченный формой псевдонародного эпоса, тяготеет к архаичной лаконичности. Его стиль — это «звучание арфы в туманной долине», где каждая метафора («сын ночи», «тени героев») призвана имитировать древнюю простоту. Романтизм же, напротив, взрывает жанровые рамки: от лирических баллад Кольриджа до философских романов Гюго, от исповедальных поэм Мицкевича до готических повестей Гофмана. Гибкость языка романтиков позволяет передавать нюансы чувств — от экстатического восторга до глубочайшего отчаяния.
Философская глубина — ещё одно ключевое отличие. Оссианизм сосредоточен на утрате, тогда как романтизм исследует причины этой утраты. Если Макферсон ностальгирует по «веку героев», то романтики, как писал А. Д. Пинский, видят в прошлом не идеал, а зеркало современных противоречий . Например, в «Фаусте» Гёте оссианические мотивы (например, сцена с духами) служат не воспеванию древности, а раскрытию вечного конфликта между стремлением к знанию и человеческими слабостями.
«Поэмы Оссиана», несмотря на разоблачение мистификации, стали культурным феноменом, определившим эстетику раннего романтизма. В Германии Гёте вставляет отрывки из Макферсона в «Страдания юного Вертера», делая их символом душевного кризиса героя. Во Франции Ламартин и Гюго заимствуют меланхолическую тональность, в Англии оссианизм питает готическую традицию: у Энн Рэдклифф мрачные пейзажи Шотландии становятся декорацией для тайн и ужасов.
В России оссианизм обрёл второе дыхание . Н. М. Карамзин, восхищаясь «дикой поэзией Севера», вводит в «Наталью, боярскую дочь» мотив «сына мрака», стилизуя русскую историю под кельтские саги. Жуковский в балладах вроде «Людмилы» соединяет оссианическую образность с фольклорными мотивами, а Пушкин в «Песне о вещем Олеге» использует фатализм Оссиана для осмысления национальной судьбы.
Особую роль оссианизм сыграл в формировании русского театра. Трагедия Озерова «Фингал», несмотря на критику за «вялость сюжета», стала мостом между классицизмом и романтизмом. Смешение «экзотических» декораций Шотландии с русскими реалиями (как в пьесах Екатерины II о варягах) создало миф о «северной родственности» культур, где «дикие скалы» ассоциировались с суровостью русского пейзажа .
Таким образом, оссианизм и романтизм, при всей их связи, представляют разные этапы литературной эволюции. Оссианизм, возникший как ностальгия по эпическому прошлому, стал реакцией на кризис рационализма, предложив язык меланхолии и возвышенной природы. Романтизм, унаследовав этот язык, наполнил его философской глубиной, превратив в инструмент исследования человеческой души. Если Д. Макферсон создавал миф о «золотом веке», то романтики развенчали этот миф, показав, что трагедия — не в утрате прошлого, а в невозможности примирить идеал с реальностью.
В России оссианизм, пройдя через фильтры национального самосознания, стал частью поиска культурной идентичности. От карамзинской стилизации до лермонтовского метафизического бунта, он помог русской литературе найти собственный голос — суровый, меланхоличный, могучий и гордый; и, главное, полный веры в то, что песни бардов переживут века. Таким образом, оссианизм не просто предвосхитил романтизм, но и дал ему ключи к постижению вечных тем: одиночества, борьбы и невозможной гармонии, — сделав их универсальным языком мировой литературы.