Образ Дьявола в русской и китайской литературах (на примере «Мастера и Маргариты» М.Булгакова и «Путешествие на Запад» У. Чэнъэнь).

ВВЕДЕНИЕ

Одной из наиболее актуальных междисциплинарных задач на сегодня является сравнительный анализ культур, которые принадлежат разным культурно-цивилизационным типам, как это обстоит с Россией и Китаем. Порой сходства и различия в отдельных подсистемах, элементах разных культур позволяют выйти за рамки этих феноменов и выявить закономерности в общих явлениях. Сравнительный анализ такого многоликого и древнего образа как Дьявол в русской и китайской литературах с этой точки зрения представляет значительный научный интерес в контексте кросс-культурного диалога и поисков ответа на вопрос, существуют ли глубинные сходства в весьма разных культурах. Роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита» и эпопея У Чэнъэня «Путешествие на Запад» в связи с их признанной во всём мире грандиозностью являются прекрасными образчиками для исследования. Актуальность исследования определяется недостаточной изученностью сопоставления этих произведений: несмотря на обширные исследования каждого текста в отдельности, их кросс-культурный анализ остаётся пробелом в литературоведении.
Степень изученности темы. Отечественное булгаковедение сосредоточено на связи Воланда с западной демонологической традицией, например, Б. Соколов и М. Чудакова анализируют влияние Гёте («Фауст») и Гоголя («Вечера на хуторе…»), подчёркивая модернистскую ревизию мифа. Также можно назвать сравнительные работы И. Ф. Бэлза, В. Я. Лакшина, которые выявляют параллели с Люцифером Данте и Мефистофелем, отмечая, что Воланд у Булгакова лишен абсолютного зла, выступая скорее как «прокурор человеческих пороков» Культурно-исторический контекст раскрыт в трудах О. Кушлиной, Ю. Смирнова и Л.Б. Менглиновой, которые отмечают синтез западных и восточных мотивов в образе Воланда, включая аллюзии на буддийские концепции кармы. Исследования «Путешествия на Запад» демонстрируют национальный подход, например, в работах С. В. Никольской, изучающей буддийские мотивы и композицию романа, где учёная акцентирует роль Сунь Укуна как аллегории человеческого разума, борющегося с иллюзиями. Функции фантастики рассмотрены в исследованиях А.Ю. Махарцевой и Т.И. Кондратовой, где демоны интерпретируются как метафоры внутренних конфликтов на пути к просветлению. Несмотря на популярность романа в Азии (адаптации в аниме, играх, кино), его редко сопоставляют с европейской демонологией, что ограничивает понимание универсальности образа. Таким образом, существует пробел в сравнительных исследованиях: китайское булгаковедение (И.В. Князев) интерпретирует Воланда через конфуцианские ценности, но игнорирует параллели с даосско-буддийской традицией У Чэнъэня, а работы о «Путешествии на Запад» (например, переводы А. Уэйли) фокусируются на экзотизации сюжета, не затрагивая семантику демонических образов в сравнении с европейскими аналогами. Настоящее исследование призвано положить начало заполнению этого пробела, раскрыв универсальные и уникальные черты демонологических персонажей в этих произведениях в контексте диалога культур.
Проблема исследования: несмотря на типологическую близость мотивов (трикстерство, суд над пороками, взаимодействие с властью), образы Дьявола в русской и китайской литературах редко становятся объектом компаративного анализа. Проблема заключается в выявлении общих структурных и функциональных элементов этих персонажей, обусловленных как культурной спецификой, так и универсальными архетипами.
Объект исследования: романы «Мастер и Маргарита» М. Булгакова и «Путешествие на Запад» У Чэнъэня.
Предмет: сюжетно-мотивная структура, функции и типология образа Дьявола (и его аналогов) в контексте культурно-мифологических традиций.
Цель исследования: выявить типологическую близость и различия в репрезентации демонических персонажей в двух произведениях.
Задачи:
1)Выявить проблематику типологии литературного мотива в сравнительно-историческом контексте.
2)Раскрыть Дьявола как персонажа, осуществив сравнительный анализ демонологических образов у М. Булгакова и У Чэнъэня.
3)Раскрыть тему Дьявола и натурфилософских исканий, гностических традиций в русской и китайской литературах.
4)Выявить роль дьяволиадв Булгакова в контексте гоголевской традиции и её параллели в китайской литературе.
5)Раскрыть роль Воланда — Сатаны 1930-х и выявить китайские параллели
Гипотеза исследования: типологическая близость образов Дьявола в русской и китайской литературах обусловлена универсальностью архетипов трикстера, судьи и мудреца, а также сходством культурных условий (кризис традиций, сатира на общество). Различия связаны с религиозным контекстом: христианский гнозис у Булгакова и синкретизм даосско-буддийских мифов у У Чэнъэня.
Методология и методы исследования. Основу составляет сравнительно-типологический подход (В. Жирмунский, И. Шайтанов) и мифопоэтический анализ (Е. Мелетинский). Используются: структурный метод (В. Пропп, А. Веселовский) для выделения сюжетных функций, контекстуальный анализ историко-культурных условий, интертекстуальный подход для выявления связей с религиозными и литературными традициями.
Теоретическая и практическая значимость. Работа вносит вклад в компаративистику, расширяя понимание образа Дьявола в кросс-культурной перспективе. Практическая ценность заключается в применении материалов в курсах по сравнительной литературе, межкультурной коммуникации и при анализе модернистских текстов.
Структура работы: введение, две главы, разделённые на параграфы, заключение, список использованных источников.

ГЛАВА 1. Дьявол как литературный герой: типология мотивов
в русской и китайской литературах
1.1 Проблематика типологии литературного мотива
в сравнительно-историческом контексте

Проблема типологии литературного мотива была системно осмыслена в трудах школы А. Н. Веселовского, заложившего основы сравнительно-исторического метода в литературоведении. Согласно Веселовскому, мотив — это «простейшая повествовательная единица, образно ответившая на разные запросы первобытного ума или бытового наблюдения» [5]. Он рассматривал мотив через призму его генезиса, выделяя два ключевых пути возникновения: заимствование через культурные контакты и независимое зарождение в сходных условиях. Этот дуализм лег в основу его метода: с одной стороны, он анализировал миграцию мотивов между культурами (например, библейские сюжеты в русской и европейской литературах), с другой — объяснял их параллельное появление универсальностью человеческого опыта. Так, мотив договора с дьяволом, присутствующий и в «Фаусте» Гёте, и в китайских народных преданиях, может быть следствием как влияния европейской традиции, так и автохтонного развития в рамках архетипических представлений о зле [6; 7].
Важным аспектом теории Веселовского стало разграничение мотива и сюжета. Если мотив — элементарная, устойчивая единица (например, «искушение героя»), то сюжет — динамичная комбинация мотивов, отражающая исторически изменчивые культурные коды. Эта дихотомия позволила объяснить, почему в разных традициях схожие мотивы (например, «падение ангела») воплощаются в несхожих нарративах: в христианской литературе Люцифер становится символом гордыни, а в даосской мифологии демоны часто персонифицируют природные катастрофы [5; 11]. Веселовский подчеркивал, что «на почве мотивов теории заимствования нельзя строить; она допустима в вопросе о сюжетах» [5], акцентируя роль культурного контекста в трансформации мотивных структур.
Сюжетный поворот у Веселовского — это не просто изменение фабулы, а сложная схема, в которой обобщаются акты человеческой жизни и психики. Сюжет формируется через «образование новых психологических связей, коллизий и интриг», а его развитие происходит не за счёт механического накопления событий, а через усложнение внутренней структуры [5; 9]. Таким образом, мотив предшествует сюжету, но Веселовский не считал их онтологически различными, рассматривая это разделение скорее как методологический инструмент.
Методология Веселовского получила развитие в работах В. М. Жирмунского, который ввел понятие «сравнительно-типологического подхода». Жирмунский, анализируя немецкий и русский романтизм, показал, что сходство мотивов (например, «демонического героя») может объясняться не прямым влиянием, а общими социально-историческими условиями — кризисом религиозного сознания, интересом к иррациональному [9]. Этот тезис особенно важен для сопоставления «Мастера и Маргариты» и «Путешествия на Запад»: хотя Булгаков и У Чэнъэнь принадлежат к разным традициям, их обращение к демоническим персонажам отражает универсальный конфликт между свободой творчества и догматической властью [11; 16].