Перверсия в кинематографе. Прикладное психоаналитическое исследование. В качестве примеров - три фильма

После трех лет, согласно периодизации классического психоанализа, ребенок вступает в фаллическую стадию развития, соответствующую также периоду появления Эдипова конфликта. Кроме Эдипова комплекса, это комплекс Дианы, комплекс Электры, комплекс Иокасты, комплекс Ореста и комплекс Федры. Вокруг этого явления, согласно психоанализу построены все процессы формирования психики и личности индивида на данном этапе. Поле психоанализа фактически можно рассматривать как Эдипово поле. В терапевтическом процессе, пациент может переносить на аналитика чувства, которые он испытывает/испытывал к фигурам отца и матери [10].
Вслед за основателем психоанализа мы объясняем это так: сам миф о царе Эдипе символизирует неосознанную тягу ребёнка обладать родителями противоположного пола и убрать, в то же время, родителя одного с ним пола. Это переживание, эта утрата проходит лишь в символическом смысле, она не должна быть реальна, речь идёт лишь о фантазии. . Фрейд отмечает, что никто не выдерживает испытания реальностью если объекты, которые ранее были причиной реального удовлетворения, оказались утраченными. Особенности материнских забот носят основополагающий характер в этой проблематике и определяют проработку процесса потери объекта. Потерять, столкнуться со смертью отца для мальчика и матери для девочки (Эдипов триумф) – одна из страшнейших травм для ребёнка. Смерть родителей на этапе Эдипова комплекса не дает возможности справиться самостоятельно с этой утратой, как утверждал З.Фрейд. Если кто-то из родителей умирает на самом деле для ребёнка это событие навсегда остаётся связанным с его желаниями и он захлёбывается от нетерпимого чувства вины. Также, может возникнуть представление о взаимосвязи между представлениями о сексуальности и смерти – сексуальное приводит к смерти. Эдипов триумф возможен и в том случае, если мать презирает всех мужчин, а ребёнка боготворит. Таким образом, среди значимых факторов, нарушающих нормальное течение Эдипова комплекса, является отсутствие отца. Другими словами, роль отца важна для нормального протекания этого периода и зарождения формирования здоровой личности [15].
В своем исследовании «Тотем и табу» З. Фрейд представляет анализ работ антропологов и проводит параллели от них к психоаналитическому учению. Автор указывает, что обозначенный во многих культурах и религиях Закон воплощает в себе нечто ограничивающее страсти. Закон связан с запретом. Так, в рамках Эдипова конфликта значимым является существование следующих компонентов: наличие «страсти» ребенка к родителю противоположного пола, символическое «убийство» (как в мифе о царе Эдипе) родителя своего пола, который символически является соперником для ребенка. Уже здесь прослеживается идея триангуляции, необходимости наличия обоих родителей для того, чтобы данный этап был пройден и завершен. В обозначенной выше работе, З. Фрейд указывает, на то, что смысл Закона в тотеме – в наложении двух базовых табу – на кровосмешение и убийство отца, и родственников. Бессознательные влечения ограничиваются, и личность вправе и должна препятствовать им (это правильно на уровне рода, бессознательной памяти) благодаря табу [51].
Табу на кровосмешение предполагает не только то, что нельзя жениться на матери, дочери, сестре, но и то, что они «будут отданы» другим мужчинам. Автор также подчеркивал универсальность феномена Эдипова конфликта во всех обществах и культурах, с тем лишь ограничением, что в цивилизованных обществах существует запрет на кровосмешение.
При этом, дети, которые остались без родителей и воспитываются в государственных учреждениях, не могут прийти на стадию разрешения конфликта при фактическом отсутствии родителей. Личность пытается найти мать/отца, братьев и сестер, сопровождаемая фантазией влюбленности «по ошибке» в кровного родственника. Так, табу инцеста постоянно сопровождает индивида в процессе его жизнедеятельности.
Идея «третьего» в целом – нечто, создающее пространство вне диады. Д. Бенджамин предлагает понятие «энергетического третьего» (energetic third): «третий может быть представлен физическим объектом или символическим образом. Главное, что существует возможность разделить его с другим» [32]. Автор в качестве примере рассматривает игру ребенка и матери как нечто, созданное ими вне диады и имеющее свой уникальный ритм, который невозможно свести к простой модели «действие – реакция» (action-reaction). Именно эта схема создается нами в диаде, она описывает опыт дополнительности, когда оба участника двигаются в одном направлении, тогда как общий третий (shared third) появляется как совместное приключение (cooperative endeavour). Третий здесь формируется в результате совместного опыта.
Исследователи, в целом сходятся в том, что приоритетной функцией отца, как «третьего» является функция разделения матери и младенца. Лишь экологичная сепарация дает возможность личности на дальнейшее развитие, возможности построить свою идентичность и сформировать автономность, без которой, в крайнем выражении происходит «перегиб» искажение формирования личности.
Со времен З. Фрейда, понимание активной отцовской роли на эдипальном и постэдипальном этапах значительно изменилось и углубилось. Доказано, в частности, что формирование полоролевой идентичности ребенка, находится во взаимосвязи с качеством опыта взаимодействия с отцом. Взаимоотношения с отцом определяют готовность, особенно мальчика, к зрелой объектной любви, отношение к профессиональной деятельности, производительности. Теплые отношения с отцом, повышают самооценку ребенка, формируют доверие к миру [14; 15;30; 52; 54 и др, ].
Если отец объективно отсутствует, самооценка снижается, и особенности овладения агрессией также претерпевают изменения: в период формирования суперэго, ребенок экстернализует внутренний конфликт и здесь нужна внешняя коррекция жесткого «внутреннего голоса». Без отца, суперэго остается агрессивным и ригидным. Отец, с которым ребенок находится в близких отношениях, позволяет интернализовать более мягкие и реалистичные функции совести. Отец моделирует для ребенка позитивное отношение к работе, творчеству, развивает настойчивость, ответственность.
Достаточно большое количество исследований в рамках психоанализа было посвящено изучению отдельных компонентов отцовства. В частности, Марджори Леонард рассмотрела варианты отношений дочерей с отцом, в подростковом возрасте. Автор подчеркивает важность «десексуализированного отношения к отцу» в латентный период, для дальнейшего развития «женственности» без наличия вины или тревоги [14].
Джессика Бенджамин также описывает взаимоотношения отца и дочери и важность идентификации с ним на стадии воссоединения (2-ой год жизни) как с представителем «внешнего мира». На данном этапе и у мальчиков и у девочек, возникает описанная З. Фрейдом зависть к пенису – в результате фрустрации этой ранней любви к отцу [Приводится по 32].
Физическая сепарация ребенка отцом от матери, является важным условием психической сепарации, необходимой для гармоничного развития. Без нее отделение и формирование идентичности и автономности просто невозможно [33].
Так, Д. Анзье, подчеркивает, что «сепарация дает ребенку возможность получить «психический конверт»/ «Я-кожу». Она дает индивиду ощущение собственного существования. При нарушении процесса сепарации, возникает дисфункции в отношении восприятия собственной телесной целостности, страх распада на части – элементы, присутствующие у психотической личности [1]. Этот риск психотического развития всегда присутствует там, где нет триангуляции, а существует лишь диада. Такие сценарии проиллюстрированы в сюжетах художественных произведений и кинофильмов: «Психо», «Пианистка». Отношения в диаде с матерью линейны. Две точки на одной линии могут двигаться лишь в направлении друг к другу либо друг от друга. Коммуникация в этой диаде напоминает параноидно-шизоидную позицию, открытую и описанную М. Кляйн, где много безумия, бессвязности, опасности, паранойи, преследования. Это пространство нуждается в организации, в возможности быть структурированным и связанным. Отцовская фигура дает этот порядок, который обозначается в его Имени и его Именем.
Д.В. Винникот отмечал, что роль отца по отношению к матери заключена еще и в том, что благодаря ему, мать представляется человеком, а не всемогущим существом. Отец «забирает» у матери элемент, магический и всемогущий, но уничтожающий материнские качества. Ребенок осознает отличия отца от матери уже в двухлетнем возрасте, понимая, что он – мужчина. Здесь не обязательно ведущим является концентрация на различии гениталий, как полагал З. Фрейд, скорее значимым является ощущение отца как мужчины. Для ребенка это видится и ощущается на уровне особенностей телосложения, интересов, роли в семье, отношения к членам семьи. Ребенок отнюдь не равнодушно принимает наличествование отца в семье – для него потребность во взаимодействии с отцом не менее значима, чем взаимодействие с матерью. Особенно данное явление проявляется при фактической минимизации присутствия отца рядом с ребенком – в этом случае наблюдается такой феномен, как «голод по отцу» [13].
А. Фрейд отмечает, что именно отец играет двойную роль в жизни ребенка. Его ненавидят как соперника, в то же время его любят и восхищаются им, потому что всегда могут рассчитывать на его помощь, верят в его силу и могущество и больше всего на свете хотят в будущем стать похожими на него. Здесь перед мальчиком впервые встает необычная и вначале совершенно неразрешимая проблема, заключающаяся в том, что чувства любви и восхищения у него вызывает тот человек, которого он одновременно ненавидит и которому желает смерти. Если отношения с братьями и сестрами, осложнялись лишь тем, что необходимо было подавить в себе враждебные чувства, чтобы угодить матери. В отношении же к отцу в душе мальчика впервые встречаются два противоречивых чувства: во-первых, страх перед масштабами собственных враждебных чувств, во-вторых, боязнь отцовского гнева и того, что он может лишиться его любви, в-третьих, отсутствие прежней простоты и непосредственности во взаимоотношениях с матерью и, наконец, нечистая совесть и страх перед смертью. А. Фрейд говорит о том, что дети, которых педагоги в последующем называют склонными к конфликтному и асоциальному поведению, завистливыми, вечно недовольными, в любом микросоциуме пытаются силой решить проблемы, не решенные дома. Те, кто агрессивно реагирует на попытку воспользоваться своей властью над ними, в ситуации взаимодействия со старшими, отождествляют педагога, начальника и др. со своим отцом и переносят на него свою предназначенную отцу враждебность и пожелание смерти. Точно так же как и те, кто «выглядит настолько застенчивым, что даже не осмеливается взглянуть вам в лицо, равно как повысить голос в классе, пытаются отказаться от таких желаний, воспитывают в себе стремление к подчинению» [55]. Автор вводит понятие «идентификация с агрессором» [54]. Этот феномен описывает защитный механизм психики, подвергающейся стрессу, при котором жертва насилия, для сохранения психики «сливается» с агрессором, табуирует и подавляет негативные переживания, связанные с насилием, оправдывая действия агрессора, находя для них различные объяснения, подключаясь к переживаниям агрессора. А.Фрейд, указывает, что данный механизм был описан в работе ее отца – З.Фрейда «По ту сторону принципа удовольствия», при описании переноса негативных, дистрессовых переживаний на Другого в ситуации проигрывания произошедших событий [55].
Все обстоятельства, омрачающие картину гармоничной семейной жизни, в то же самое время обостряют внутренний конфликт ребенка. Если ребенок на протяжении первого, наиболее важного года жизни совсем не воспитывался своей матерью, а переходил из одной приемной семьи в другую или воспитывался в детском доме постоянно меняющимися нянями. Или отец, с которого мальчик берет пример и по стопам которого хочет следовать во всем, страдает алкоголизмом, психическими расстройствами или является преступником. В этом случае стремление подражать отцу, в нормальных условиях оказывающее неоценимую поддержку в воспитании, может погубить ребенка.
Когда родители состоят в разводе, и каждый из них пытается взять верх над другим во влиянии на ребенка и представить другого виновным, полноценное эмоциональное развитие ребенка находится под угрозой. Его доверие к родителям подорвано, так как его способность к критической оценке разбужена слишком рано.
А. Фрейд приводит слова восьмилетнего мальчика, тщетно пытавшегося помирить своих родителей, собиравшихся разводиться: «Если папа не любит маму, то мама не любит папу, и поэтому они меня тоже не могут любить. Тогда и я их не люблю. И потому вся семья разваливается». В таких обстоятельствах ребенок прекращает исполнять свою задачу, то есть в данном случае нормально развиваться, и в качестве реакции на ненормальные условия обнаруживает отклонения.
Таким образом, особенности детско-родительских отношений оказывают значимое влияние на формирующуюся сексуальность в контексте формирования здоровых (условно нормальных) объектных отношений, предполагающих компонент сексуальности, основанной на уважении, любви, принятии себя и другого, с элементами реализации энергии агрессии без нарушения границ, с элементами игры.
По мнению Ж.Шоссгет-Смиржель для перверта невыносим мир в таком виде, в каком он предстаёт в реальности, в том контексте, как он устроен. Ему претит существующий порядок жизни в контексте которого ребёнку недоступно то, что доступно взрослым и то, что ребенок не может осуществить все желания сразу[62]. Он не приемлет генитальную сексуальность взрослых людей и родителей и выступает против необходимости развития и взросления, отказываясь от идентификации с отцом для того чтобы приобрести свой зрелый генитальный пенис, отрицает признание того, что у отца есть нечто на данный момент, чего ребенок лишен. Отрицает то, что ребёнок лишён способности генитальной жизни с матерью.
При условной норме развития, ребенок двигается по пути зависти к пенису своего отца и, с другой стороны, желания гомосексуального воссоединения с ним для интроекции его генитальных атрибутов. В норме при удовольствии от заботы, которую мать даёт (другие формы заботы), которое помогает другим способом получать удовлетворение без фиксации на какой-то фазе, ребенок достигает Эдипова комплекса и генитальной стадии развития. Отец для ребёнка это объект и соперничества и обожания и, соответственно, он важен для него как модель для идентификации (для мальчика). Принятие существующей реальности значит принятие необходимости подождать до собственной половой зрелости и признать факт что он ещё не может удовлетворить взрослую женщину и дать рождение её ребёнку. Если мать, как уже говорилось, не подкрепляет хороший образ отца, ненавидит его, подчёркивает то, что он плох, особенно, если по факту отца нету рядом с ребёнком. Или, если отец ведет себя агрессивно, угрожает, ребенок становится утешением для матери. Отец прекращает существование, теряет все характеристики хорошего, его пенис не вызывает зависти и желания их обрести. Происходит отрицание генитальности на символическом уровне, ребенок видит себя достойным партнером для мамы способны удовлетворить ее.
В результате происходит переворачивание внутренней шкалы ценностей ребёнка, где отрицается вся зрелая генитальность. Такое нарушение психосексуального развития символически равнозначно переворачиванию порядка мира. Прегенитальность начинает ставиться выше генитальности, а инфантильная сексуальность выше зрелой сексуальности. На символическом уровне это использование фекального пениса, который всё загрязняет и разрушает вокруг себя. Сексуальность в таких условиях становиться орудием мести. Агрессия трансформируется в садизм и мазохизм.
С Бенвентуно, говорит о том, что самопонятие перверсии в науке, озвучивается с осторожностью – слишком «раскачались» за последние десятилетия границы нормы и патологии. Исследователи избегают понятия «перверсии», говоря о парафилии, то есть «об отклонении от нормальных объектов». Термин «парафилия» впервые был предложен в 1903 году немецким психиатром С.Ф. Крауссом. Паранойя – это вера в неправильные вещи, парафилия – жажда неправильных объектов. Но, несмотря на указание в самом понятии «para» (по-гречески — рядом, около, возле) на отклонение в сторону странного или неправильного, тенденция к более свободным трактовкам всегда неизбежно присутствует. К примеру, сексолог Джон Мани ввел различие между парафилией и нормофилией и определил последнее как «гетеросексуализм в соответствии со стандартами, продиктованными традиционными, религиозными или юридическими законами». И тогда получается, что парафилия – это такое сексуальное поведение, которое просто отклоняется от нормы, будь то религиозной, юридической или, что наиболее вероятно, статистической. Парафилия – это одна из разновидностей так называемых сексуальных меньшинств. И если современная биология называет особей, которые обладают меньшими признаками, в пределах своей популяции, — мутантами, то почему бы не рассмотреть парафилов как мутантов сексуального желания: В этом случае речь будет идти о различении среди «меньшинств» тех, чье поведение является юридически или этически приемлемым, и тех, чье поведение таким не является, например, поведение педофилов или садистов [9].
Карл Краус как-то сказал, что в Вене начала двадцатого века «различие между старой и новой школами психологии заключалось в том, что старая школа была возмущена любым отклонением от нормы, в то время как новая, напротив, внесла значительный вклад, развивая классовое сознание для принятия такого отклонения».
Само понятие «перверсия» было сформулировано в девятнадцатом веке позитивистской сексологией, таким образом, оно существует чуть больше века (Крафт-Эбинг 1893; Хэвлок Эллис 1897; Молль 1893; Хиршфилд 1910, 1914; Вине, 1887, 1888, и др.). Одно из первых исследований, проведенное Рихардом Крафт- Эбингом, было обосновано этико-правовыми принципами: отличить либертинов от первертов (Лантери Лаура, 1979). Те, кто подпадал под первую категорию, относились к психически здоровым субъектам, и их должны были судить по моральным критериям, а далее следовало наказание согласно эпохе уголовного кодекса; первертов же признавали больными. К тому времени один выдающийся сексолог смог доказать, что причиной гомосексуализма является психопатия. Случись это раньше, Оскар Уайльд не был бы приговорен к принудительному труду, и Алан Тьюринг не покончил бы жизнь самоубийством, уличенный в гомосексуальности.
Современная психопатология сместилась с различения перверт/либертин в сторону различий между «сексуальностью в пределах средних норм» и «сексуальностью, отклонившейся от нормы» (кроме педофилии, как мы уже отметили). Перверсии, таким образом, все чаще рассматриваются в качестве вариантов сексуальной ориентации, нежели патологии [9].
Современный перечень перверсий не слишком отличается от того, что был составлен в XIX веке первоисследователями, которые «психиатризировали» перверсии: эксгибиционизм, вуайеризм, фетишизм, фроттеризм (поглаживание), педофилию, мазохизм, сексуальный садизм, трансвестизм. Как в IV, так и в V издании DSM-5 был добавлен краткий список с пометкой «не указанное ранее», перечисляющий: телефонную скатологию (непристойные телефонные звонки женщинам), некрофилию (секс с трупами), парциализм (сексуальный интерес к определенным частям тела), зоофилию (секс с животными), копрофилию (эротическое влечение к фекалиям), клизмафилию (удовольствие от клизм) и урофилию (эротическое влечение к моче).
Но то, что действительно поражает в этом списке, указывает С.Бенвенуто, так это явное умалчивание о некоторых типах перверсий. К ним автор относит гомосексуализм, инцест, сексуальный нарциссизм и геронтофилию (сексуальное влечение молодых к пожилым людям). Все это в руководстве не перечислено. Во времена З.Фрейда сексуальные отношения были продиктованы традиционными взглядами, когда единственно нормальным считался гетеросексуальный половой акт, ведущий к зачатию. Все акты, которые выходили за пределы этого, назывались порочными: анальный секс с женщиной, оральный секс, гомосексуальные отношения и др. Поцелуи и ласки не относились к перверсивным только в том случае, если они не касались половых органов партнера; собственные репродуктивные органы должны вступать в контакт только с половыми органами противоположного пола, любой другой вариант приравнивался к перверсии. Даже в 1956 году такой психоаналитик-нонконформист, как Михаэль Балинт, писал о куннилингусе как о перверсии. В конце девятнадцатого века общественным суждениям очевидно удалось освободиться от религиозного морализма, согласно которому единственно законной сексуальностью считалась та, что служила цели продолжения рода. Однако различные направления позитивистского и даже медицинского характера, не имеющие никакого отношения к религии, продолжали рассматривать завершенный половой акт нормальным только в том случае, если его целью было сделать женщину беременной (на самом деле сексуальный акт даже с бесплодной женщиной вполне «нормален») [20].
Сегодня такие «перверсии», как минет, куннилингус, анальный секс, и др. практикуются большей частью населения. Движения за гражданские права и изменение культурных традиций фактически запретили господствующей психиатрии борьбу с гомосексуализмом, геронтофилией, минетом, порно-шоу вне зависимости от того, относит ли их психиатрия к патологии или к перверсии.