Л. Е. Ляпина Стиховедение, статья Томашевского "Стих и язык"

Введение

Актуальность темы. Борис Викторович Томашевский (1890— 1957) принадлежит к числу крупнейших русских филологов-литературоведов. Труды профессора Б. В. Томашевского пользуются широкой известностью в СССР и за рубежом. Особенно много им сделано для изучения Пушкина. В течение более 40 лет исследовательской работы им написано большое количество работ о Пушкине — в частности о его художественном мастерстве.
Итогом этой огромной работы является его обширная монография «Пушкин», первый том которой вышел в 1956 г. Этот труд задуман как всестороннее и детальное исследование творчества Пушкина в связи о общественно-политической жизнью страны и литературными направлениями эпохи. Крупный специалист-текстолог Б. В. Томашевский много сделал по подготовке к печати сочинений поэта (издание 1936 т., академическое 1937— 1949 гг., 1949— 1956 гг. и др.). Можно сказать, что ни одно значительное советское издание сочинений Пушкина не обходилось без участия профессора Томашевского. Б. В. Томашевский был крупнейшим в СССР знатоком рукописей Пушкина.
Борис Викторович Томашевский (1890-1957) определил понятие жанра следующим образом: «особые классы произведений, характеризующиеся тем, что в техниках каждого жанра мы наблюдаем группировку техник, специфичных для данного жанра, вокруг этих осязаемых техник, или жанровые особенности».
Цель работы – рассмотреть статью Томашевского «Стих и язык»






Стих и язык

В программной статье «Стих и язык», построенной на обширном поэтическом материале от Ломоносова до Маяковского, Томашевский формулирует положение о национальном своеобразии поэтической речи, которое будет опорным для его стиховедческих работ последних лет.
Концепция национального своеобразия поэзии, выдвинутая Томашевским, выходит за пределы стиховедения. Ее значение несомненно как для историко-литературных проблем, связанных со взаимодействием национальных литератур, так и для переводческой практики.
Различие между стихом и прозой заключается в двух пунктах:
1) стихотворная речь дробится на сопоставимые между собой единицы (стихи), а проза есть сплошная речь;
2) стих обладает внутренней мерой (метром), а проза ею не обладает.
«Стих и проза — тоже не две замкнутые системы. Это два типа, исторически размежевавших поле литературы, но грани¬цы их размыты и переходные явления неизбежны. Если в клас¬сическую пору их было мало, то лишь потому, что классики тяготели к чистым типам литературных жанров, избегая «неяс¬ных» явлений, вроде «кадансированной прозы» или «прозаи¬ческих стихов» .
Естественнее и плодотворнее рассматривать стих и прозу не как две области с твердой границей, а как два полюса, два центра тяготения, вокруг которых исторически расположились реальные факты. Нам не важно, существует ли граница между стихом и прозой; нам важно, что существуют два явно выра¬женных типа речи — стихотворная и прозаическая, и отдель¬ные факты располагаются так, что они примыкают либо к типу стихотворному, либо к типу прозаическому.
«В некоторых слу¬чаях удобнее пользоваться терминами «стих» и «проза» (как названиями относительных признаков) и определять их в по-рядке сравнения одного явления с другим. Поговорка и при¬сказка в сравнении со сказкой — стих, но в сравнении с лири¬ческой песней — проза. Стихии поэзии и прозы (в узком смысле этих слов) могут в разных дозах входить в одно и то же явление. Законно гово¬рить о более или менее прозаических, более или менее стихот¬ворных явлениях» .
Это выдвигает две проблемы. Первая связана с аффектив¬ным смыслом размера. Все размеры в какой-то мере вырази¬тельны, и выбор их не безразличен. Бывают более тесные раз¬меры, пригодные для передачи эмоций ограниченной области (сложные строфические построения, применяемые в коротких лирических произведениях); другие размеры более «гибки» и позволяют поэтому менять тон своей речи (таким размером для поэзии пушкинской эпохи был четырехстопный ямб); но, несомненно, каждый размер имеет свой «ореол», свое аффек¬тивное значение.
Вторая проблема связана с тем, что называют «ритмизуе¬мым материалом» (греческое «rhythmizomenon»). Этот ритми¬зуемый материал слагается не просто из звуков, производи¬мых органами человеческой речи, а из самой речи, со всеми ее выразительными средствами.
Вообще говоря, абстрактно мыслимо искусство «чистых зву¬ков», лишенных значения. Наряду с искусствами тематически¬ми существуют искусства «орнаментальные», которые не соче¬таются с тем, осмыслен ли их материал или нет. Звуки музыки, геометрические формы линейного орнамента или простран¬ственных архитектурных украшений не имеют вещественного «смысла», и, однако, их воздействие — вне сомнений. Можно было бы думать, что простая комбинация звуков речи, лишен¬ная смысла, не подчиненная художественному заданию, могла бы существовать как особая форма искусства.
Неуспех заумной поэзии приводит к убеждению, что сти¬хи оперируют не просто звуками человеческой речи, но всем богатством этих звуков в их естественной выразительной фун¬кции. К этому выводу мы неизбежно придем, даже совершен¬но устранив вопросы, которые связаны с оправданием или осуждением определенных поэтических школ. В пользу заум¬ной поэзии приводились многочисленные примеры, свидетель-ствующие будто бы о том, что возможна поэзия, в которой воздействие ритма разобщено со смыслом; но все эти приме¬ры в действительности говорят о том, что поэзии нужны зву¬ки, слагающиеся в слова, во фразы, звуки, обладающие всеми свойствами человеческой речи; а эти свойства выработались только в результате того, что речь служит средством общения.