Роль А. П. Чехова в русской и мировой литературе

Введение
Одна из важнейших особенностей чеховского таланта в том и состоит, что он сумел достичь гармонического равновесия между нужным и прекрасным, бытовыми бытийным, между прозой жизни и языком поэзии.
А. П. Чехов не только отразил в подробностях жизни вечные ее законы, он прозу повседневности, непременное человеческое обиталище, пока-зал так, что «чеховское» в ней запечатлелось раз и навсегда.
Никто из писателей, обращавшихся к «прозе жизни», не обошелся без чеховского опыта. От этого опыта можно отталкиваться, можно его отвергать, как это делали, скажем, А. Ахматова или И. Бродский, но слишком многое в нашей жизни описано А. П. Чеховым, и от этого никуда не уйти.
Недаром сами ниспровергатели, порой того не сознавая, использовали чеховский художественный язык, а современный нам литературный и кинематографический постмодернизм без А. П. Чехова и вовсе не может обойтись.

1 Общая характеристика жанров произведений А. П. Чехова
Одна из самых точных и емких характеристик чеховского творчества принадлежит Льву Толстому: «Никогда у него нет лишних подробностей, всякая или нужна или прекрасна» [цит. по 1, c. 30]. В этой фразе поистине объято необъятное, «схвачено» главное в творчестве А. П. Чехова: и тайна подтекста, и загадка лаконизма, и законы чеховской эстетики (научным аналогом толстовского афоризма стала концепция «двух моделей мира писателя», предложенная А. Чудаковым ).
Понять Чехова — значит, прежде всего, объяснить, благодаря чему его творчество приобрело всемирное и все возрастающее признание. Выросшие на традициях русской драматургии, именно его пьесы идут на сценах театров всех континентов. Его называют ответственным за все последующее развитие мирового театра.
Проза Чехова (которую многие, в том числе Л. Толстой, И. Бунин, В. Маяковский, ставили выше его драматических сочинений) признана непревзойденной крупнейшими художниками XX в. Этот универсализм и непреходящую актуальность чеховского творчества можно объяснить не только новизной литературной техники и завоеваниями в искусстве слова. Оно чисто по-человечески выраженными в нем чувствами и мыслями захватывает любого человека в любую эпоху.
Об этой его особенности как самой главной сразу после смерти Чехова сказал его старший современник Лев Толстой: «Достоинство его творчества то, что оно понятно и сродно не только всякому русскому, но и всякому человеку вообще... А это главное» [цит. по 1, c. 301] Эти-то два обстоятельства — признание Чехова культурной фигурой действительно мирового масштаба и присутствие его как живого явления, продолжающего оказывать воздействие на текущую литературу и искусство, — ставят задачи особого рода при его изучении. Итак, вот вопросы, которые становятся сверхзадачей в понимании и изучении Чехова. Как этот писатель, пришедший в русскую литературу после всех (к моменту вхождения Чехова в литературу уже было выстроено здание русского романа, создан русский театральный репертуар) и со стороны (Чехов вырос на южной окраине России, формировался вне столичной или усадебной культуры), занял в ней в итоге одно из центральных и главных мест? Благодаря чему писатель, начинавший в глухую, казалось бы, проходную эпоху, создал непреходящие - общечеловеческие ценности?
Пьесы А. П. Чехова нельзя структурировать в одну классическую жанровую форму драматургии. При написании пьесы жанр не диктовал конкретные рамки и каноны. Он подчинялся идее по ходу пьесы. Чехов никогда не отделял друг от друга комическое и трагическое. И в ранней редакции «Иванов» 1887 года является комедией, а спустя два года пьеса напечатана с заголовком «драма». В его пьесах данные понятия сливаются воедино.

2 Вклад А. П. Чехова в русскую и мировую литературу. Особенности языка А. П. Чехова
Художественное творчество А. П. Чехова оказало огромное влияние на мировую литературу и театр.
Его драматические произведения, которые были переведены на большое количество языков, стали неотъемлемой частью мирового театрального репертуара.
А. П. Чехов создал новые ходы в литературе, оказав немало влияние на развитие современного рассказа. Специфика его творческого метода состоит в применении приема «поток сознания». Данный прием был перенят Дж. Джойсом и другими модернистами.
А. П. Чехов не использовал прием финальной морали, который так был присущ классическому рассказу того времени. Писатель не был нацелен на то, чтобы давать готовые ответы читателям, а полагал, что роль автора состоит в том, чтобы задавать вопросы, а не отвечать на них.
«Метафизическое утешение», которое дарят чеховские тексты, связано с ощущением скрытой телеологичности бытия, его самодовлеющей ценности и неисчерпаемости, с удивительной способностью, как в «золотом сечении», соотносить меньшее с большим, а большее – с целым [1, с. 303].
Как мы видим, «веселая шутка в одном действии» имеет разветвленные корни в мире тем и образов Чехова. Верно, что раннее и позднее творчество писателя, при всем их различии, связаны многими нитями тематической преемственности: в «Унтере Пришибееве» (1885) уже есть зародыш «Человека в футляре» (1898), и это лишь самое известное из сходств такого рода.
К примеру, «Медведь» - едва ли чистый пример подобного параллелизма в диахронии: здесь перед нами в общем-то уже зрелый Чехов, а не его эскиз или отдаленный прообраз (в 1888 г. были написаны «Именины», «Степь», в 1889 г. - «Скучная история»). Данный случай скорее иллюстрирует другую истину - что в подлинной жизни и литературе драма и юмор, психологизм и эксцентрика не разложены по отдельным полкам, а равноправно соседствуют и органично переходят друг в друга. Этим подлинная жизнь отличается от суррогата — например, от псевдокультуры семейства Туркиных из рассказа «Ионыч», которая характеризуется, среди прочего, четким делением на два неслиянных модуса, шутливый и «серьезный».
Причина успеха водевиля «Медведь» - в многомерности, пересечении нескольких перспектив. Пьеса раскрывает несколько граней литературной ценности. В пьесе зритель и читатель видит древние мифы и символы, которые практически уже забыты и непонятны, но продолжают инициировать в человеке подсознательный отклик. Также в пьесе присутствуют многократно проверенные положения сюжетов из репертуара общеклассического содержания, которые показаны автором в новом ракурсе и сочетаниях. Присутствуют и специфичные для поэтического мира А. П. Чехова мотивы и темы, которые читатель уже видел в «серьезных» произведениях, но в пьесе они отражаются в кривом зеркале фарса и не сразу бросаются в глаза [1, с. 304].
Сюжет пьесы «Медведь» является достаточно простым. Помещица Елена Ивановна Попова скорбит по умершему муду и полгода не выходит из своего дома. Ее слуга – Лука – пытается ей дать понять, что необходимо возвращаться к жизни, что в ее годы важно еще жить и не запираться в комнате. Но Попова не хотела бы ничего слушать и слышать.
Неожиданной к ней приезжает Григорий Степанович Смирнов. Он требует вернуть ему деньги, который ее покойный муж остался должен. Попова готова вернуть деньги «послезавтра». Помещик же требует возврата денег немедленно, в противном случае у него могут описать имение. В конфликте он вызывает помещицу «к барьеру», и та принимает вызов. В событиях герой замечает, что влюбляется в самобытность, темпераментность героини. Пьесы заканчивается продолжительным поцелуем.
Несмотря не то, что сюжет достаточно прост, он включает в себя несколько схем. Это – мотив «укрощения строптивой», который начинается еще со времен Шекспира. Также зрителю представлены переклички с идеей соблазнения верной жены или вдовы Дон Жуаном. Кульминация также основывается на пародии и игре с традиционными мотивами. В кульминации в поединок вступают мужчина и женщина, как образ и символ борьбы в любви. Кроме того, кульминации присущ оттенок комичности, что подчеркивается эмоциональностью лексики («люблю», «ненавижу», «счастье», «сошёл с ума») и синтаксиса (множеством восклицаний, многоточий).
Характер главного персонажа у А. П. Чехова является не менее важным, чем фабула и сюжет.
Язык А. П. Чехова всегда привлекал внимание исследователей, переводчиков. Рассмотрим этот вопрос применительно к все той же пьесе «Медведь». Интересно, что перевод этой пьесы на китайский язык звучит как «Дурак», «Глупец». Связано это с тем, что читателю восточного типа не понятен шлейф культуры и ассоциаций, которые присущи образу медведя в культуре России. Медведь в нашей стране часто фигурирует в народных сказках и часто встречается в литературе. Например, в соне Татьяны в романе А. С. Пушкина «Евгений Онегин». Интересно, что перевод как «дурак», «глупец» задает другую парадигму восприятия.

Заключение
Чехов – удивительный классик. Его творчество опровергало правила и ожидания, «впечатанные» в сознание читателя всем «золотым веком» русской литературы, и стало началом ее «не-классической» эпохи. Последующее литературное развитие не может быть адекватно осмыслено вне чеховской традиции.
Однако память о «золотом веке» живет в эстетических и аксиологических ориентирах писателя, открывшего новую степень сложности мира и человека.
К чеховскому миру неприменимы глобальные категории и характеристики, кроме, пожалуй, одной – он универсален (еще одно, послепушкинское, «наше все»), и в его исторической, социальной, бытовой конкретике всегда присутствует бытийный модус.