Мифологические основы народной сказки и современной фантастики

описания паники на биржах Америки, после того как Гарин пустил под откос мировую экономику с помощью дешёвого золота. Толпы людей осаждают места, где килограмм жёлтого металла продаётся за несколько долларов, в борьбе за слитки они калечат и убивают друг друга, банкиры и клерки кончают жизнь самоубийством, начинает рушиться сама капиталистическая система. Роллинг, типичная империалистическая акула, обманутый Гариным, навсегда прощается со своими агрессивными стремлениями («Американский флаг опояшет землю, как бомбоньерку, по экватору и от полюса до полюса»).
Но Толстой не стал бы столь популярен, если бы в своих произведениях ограничивался такими типичными для эпохи образами, как Роллинг. Образ Зои Монроз намного более противоречив. В ней нет ни капли доброты, ни капли любви и милосердия. Спасаясь от возмездия, она убивает лучом гиперболоида мальчика Ваню, пытавшегося её остановить. Но вместе с тем её образ поражает силой характера, бесстрашием, целеустремлённостью. Красивая, умная, независимая женщина способна влюбить в себя как бесчувственного Гарина, так и простого моряка-шведа, капитана её личной яхты. Сама же остаётся бесстрастной и соглашается идти за Гариным, только убедившись, что он действительно может подарить ей власть над миром.
«Гиперболоид инженера Гарина», в котором всё показано с неповторимой, социальной точностью и художественной силой, до сих пор остаётся примером для многих писателей-фантастов.
Фантастическое в НФ по своей общей структуре, характеру и функции родственно фантастике волшебной сказки. Здесь тоже открытая, явная фантастика «твердого» типа, исключающая буквальную веру читателя в возможность «на самом деле» изображаемых событий. На первый взгляд, это кажется неверным: считается, что сам дух науки, по словам Е. Д. Тамарченко, заставляет «воспринимать фантастические миры как возможность, которая завтра может стать действительностью». Однако стоит задуматься, что же в НФ произведении «может стать действительностью». И на поверку выходит, что «стать действительностью» в нем может лишь то, что изначально не являлось фантастическим: технические, научные или социальные идеи автора. Идеи, как известно, не могут быть фантастическими - они могут быть верными или ошибочными. Но фантастический образ даже тогда, когда его научная идея реализуется в действительности, все равно остается «невозможным». Жюль-верновский «Наутилус» и сегодня полностью фантастичен (ибо он плавает по морю XIX века), он не сводим к одной лишь голой идее подводного плавания. Но что воспринимает как возможное «на самом деле» читатель, открывая книги о будущем И. Ефремова, А. и Б. Стругацких, О. Ларионовой, С. Снегова, Кира Булычева, С. Жемайтиса, Е, Гуляковского, С. Павлова и многих, и многих других наших писателей-фантастов, -только то, что изначально не является в этих книгах фантастическим: комплекс представлений о коммунистическом будущем человечества. Но ведь на этом общем идейном и научном фундаменте советской фантастики писатели создают различные (порой весьма различные) образные картины Будущего. Что же будет «на самом деле», если говорить о фантастической образности и сюжете, а не о вполне реальных идеях и представлениях. Борьба с Железной звездой у И. Ефремова или борьба со «зловредами» у С. Снегова. Космические приключения Алисы у Кира Булычева или приключения Максима на далекой планете у Стругацких.
Фантастический мир Будущего, создаваемый коллективными усилиями советских писателей-фантастов, един в своем идейном (и не фантастическом, а изначально, так сказать, реальном) фундаменте и вариативен в конкретном образном наполнении. И уже сама эта вариативность предполагает отсутствие буквальной веры читателя в то, что все так и будет «на самом деле». «Твердой» НФ, как и фольклорной волшебной сказке, противопоказаны излюбленные классической литературой различные формы «параллелизма фантастического и реального» (термин Ю. В. Манна), различные формы своеобразного снятия фантастического с помощью мотивов «сна», «слухов», «душевного состояния» персонажа и т. п.,- то есть противопоказано все то, что размывает структуру «прямой» и «твердой» фантастики. [7, с.132]
Как и в волшебной сказке, структура фантастики в НФ требует обязательного присутствия специальных фантастических элементов: разнообразная научно-фантастическая «техника» играет, в сущности, ту же самую роль, что в волшебной сказке «техника» сказочная - различные «чудесные предметы».
Фантастика НФ тоже носит прежде всего добрый и светлый характер и это тоже, как и в сказке, связано с ее главной функцией - не разрушать, а создавать логику чудесного фантастического мира, служить, по цитировавшимся выше словам Д. С. Лихачева, «элементом «материалистического» объяснения».
Близость к сказке легко обнаруживается в поэтических принципах изображения человека и мира в НФ. Обнаруживается, в частности, что анализ dramatis personae НФ вполне допускает применение методологии и методики, разработанных В. Я. Проппом, что элементы волшебно-сказочной поэтики определяют целый ряд ключевых научно-фантастических образов пространства и времени, что композиционная схема фольклорной волшебной сказки активно «работает» во многих классических в советской НФ произведениях - от В. Обручева до И. Ефремова и Стругацких.
Принципы этой сказочной фантастики не исчезли. Они сохранились в НФ совсем не случайно. Ведь волшебно-сказочная фантастика в фольклоре в конечном чете выросла из своих исторических корней (и даже переросла их) как отражение уже не мифологического, а художественно-практического взгляда народа на природу. «Природа - это сама ткань, фактура сказки. Художественно-практический («научный») взгляд на природу в современной литературе, как известно,- прерогатива именно жанра НФ. Поэтому и возникает почва для сохранения «сказочности» в научно-фантастической литературе. И можно, стало быть, говорить о фольклоризме НФ, запрограммированном самими условиями жанра и не зависящем от субъективных намерений того или иного писателя-фантаста (поэтому-то, кстати, такой фольклоризм часто не осознается и даже не замечается читателями, а порой - и писателями). [6, с.485]
Поэтика волшебной сказки помогает понять не только второе, но и первое слово в двучленном термине «научная фантастика».