Д.Дидро

Романистика занимает сравнительно небольшое место в обширном наследии Дидро, включающем научные, философские и эстетические труды. За свою жизнь он написал три романа, ни один из которых не увидел свет при его жизни, поэтому современники воспринимали его скорее как философа и теоретика искусства, нежели как романиста. В связи с этим, сложно оценить влияние Дидро как романиста на литературную ситуацию того времени. На первый взгляд, его романы кажутся вторичными, словно суммирующими уже устоявшиеся жанровые модели. Так, в «Нескромных сокровищах» прослеживается явная связь с ориентальной философской повестью, популярной во французской литературе первой половины XVIII века. «Монахиня» обнаруживает влияние «школы» Ричардсона, а «Жак-фаталист» вызывает ассоциации со стернианством. Не стоит ли, следовательно, считать романы Дидро лишь своего рода интеллектуальными упражнениями? Зачастую исследователи рассматривают их преимущественно как иллюстрацию его социально-философских взглядов. В советском литературоведении до сих пор не было предпринято серьезных попыток всестороннего изучения именно романного наследия Дидро [Длугач 1986: 34].
В европейской науке также традиционно доминирует интерес к философским и эстетическим произведениям писателя, а среди его романов наибольшее внимание уделяется «Монахине». Например, Ж. Мей посвятил отдельную монографию изучению источников и истории создания «Монахини», подчеркнув определяющую роль жизненных обстоятельств в формировании замысла писателя. Единственной работой, претендующей на обобщение романного творчества Д. Дидро, является монография Р. Кемпфа, в которой затрагиваются важные аспекты его повествовательной техники, но и она не предлагает исчерпывающего анализа его романов.
Дидро, подобно многим мыслителям его эпохи, с присущим ему сарказмом высказывался о жанре романа. В своей статье «Похвала Ричардсону» он начинает с замечания о том, что под романом в то время подразумевали «цепь неправдоподобных и легкомысленных происшествий, чтение которых вредит вкусу и морали». При этом Дидро подчеркивает новаторство Ричардсона, который, по его мнению, полностью отошел от устоявшихся клише: «Этот автор не показывает потоки крови, льющиеся по стенам; он не переносит читателя в экзотические страны, не подвергает опасности быть съеденным дикарями, не уводит в тайные притоны порока, никогда не парит в заоблачных сферах фантазии». Очевидно, что критик имеет в виду барочную традицию в литературе. Однако, Дидро не находил достаточной глубины морального содержания и во французской психологической прозе начала XVIII века, представленной Мариво, Кребийоном и Дюкло, иронично называя их произведения «любовными сказками». Гораздо большее значение, особенно в морально-воспитательном плане, он придавал нравоописательным и сатирическим романам. В одном из писем он шутливо советует своей жене ежедневно принимать для укрепления духа и тела по три дозы «Жиль Бласа» и «Хромого беса» Лесажа, по десять страниц «Комического романа» Скаррона, по четыре страницы «Дон Кихота», по одной главе Рабле, разбавляя это «лекарство» «Жаком-фаталистом» или «Манон Леско». Сопоставление вышеупомянутых произведений с «Жаком-фаталистом» закономерно и может пролить свет на жанровые и стилистические истоки романа Дидро. Но в этот список входит и аббат Прево, чье присутствие, вероятно, должно было привнести в общее веселье элегическую грусть и возвышенную патетику. Дидро высоко ценил талант Прево как романиста. Он познакомился с его творчеством в юности и в 1758 году писал, что «каждая строка в «Знатном человеке, удалившемся от мира», в «Киллеринском настоятеле» и в «Кливленде» вызывает во мне искренний интерес к страданиям добродетели и заставляет меня проливать слезы». Аббат Прево в значительной степени подготовил восприятие Дидро романов Ричардсона, с которыми писатель впервые ознакомился во французских переводах, выполненных автором «Манон Леско», и только в начале 1760-х годов – в оригинале [Потемкина 1961: 78].