Черубина де Габриак: история литературной мистификации

Преданная Сарафанова».
Данилевскому был выдан гонорар для пересылки его мнимой поэтессе. Впоследствии он признался в мистификации. Поэма «Адвокатство женщины» вошла в собрание его сочинений.
Л. Н. Толстой в 1858 г. мистифицировал редактора газеты "День" И. С. Аксакова. Он поставил под своим рассказом «Сон» Н. О. Это были инициалы Н. Охотницкой, что жила тогда у тетки Толстого Т. Ергольской. Писатель послал послал рассказ в «День» от ее имени со следующим письмом: «Милостивый государь Иван Сергеевич! Посылаю для напечатания в вашей газете мой первый литературный опыт, разумеется, если вы найдете это удобным. Прошу покорно дать ответ по следующему адресу: в Тулу, до востребования, Наталье Петровне Охотницкой".
Илья Эренбург под статьей «Парижские кафе» (1918) подписался Ирэн. Это было имя его дочери.
М. А. Булгаков в «Гудке» (1923) выступал под именем Эммы Б. [12].

Раздел 1.2 История Черубины де Габриак

История Черубины рассказана М. Волошиным [1] – соавтором этой мистификации. Здесь уже говорилось о том, что Габриак был просто морским чёртом, которого волны выточили из корня виноградной лозы. М. Волошин подарил его Елизавете. Она была тогда – в 1909 году – в Коктебеле, где и завязалась вся эта история с «испанской» поэтессой. По описанию Максимилиана Александровича, это была маленькая девушка с внимательными глазами и выпуклым лбом. Она была от рождения хромой и с детства привыкла считать себя уродом. Студентка, изучала старофранцузскую и староиспанскую литературу. И ещё служила преподавательницей в приготовительном классе одной из петербургских гимназий. В это лето она писала «милые простые стихи».
В том же году организовался журнал «Аполлон». В журналах того времени, опять же по словам М. Волошина, редактор одновременно был и издателем. Это не был какой-то особенный богач. Просто он умел, говоря современным языком, «раскрутить» какого-нибудь капиталиста на финансирование издания. Редактору «Аполлона» С. К. Маковскому удавалось использовать для этой цели Ушковых.
Лиля (как её обычно называет М. Волошин) была маленькая, неприметная девушка, совсем не такая, какими себе представлял авторов «Аполлона» его руководитель, и стихи её были отвергнуты. Тогда два авантюриста – юный и маститый -- решили отправить их письмом, да ещё и под псевдонимом. Письмо написали по-французски и подписали «Ч. де Габриак», где «Ч» означало «чёрт», а «Габриак» было его слегка видоизменённое прозвище. Черубина явилась позднее.
Интересно заметить, что уже в этом, самом первом варианте, использованы те же посылы, которые применялись предшественниками Черубины, и обзор которых представлен выше: «де» -- недвусмысленное указание на принадлежность автора к дворянскому сословию, «Габриак» -- нечто иностранное, «с французским акцентом». «Ч» -- загадочно-интригующее: charmant? чаровница? Во всяком случае, «чёрт» -- последнее, что пришло бы в голову читателю, будь он хоть сам редактор – вершитель судеб современных ему поэтов. Можно представить себе, как это веселило «скромную девушку» -- талантливую пародистку, к тому времени уже имевшую некоторый опыт мистификации [2].
Когда Волошин на другой день пришёл к Маковскому (тот болел ангиной и отлёживался дома), хозяин с восторгом читал стихи Черубины присутствующему А.Н. Толстому, а тот краснел оттого, что ему были знакомы как эти стихи, так и их автор, и он не знал, как реагировать, чтобы не разоблачить предприимчивую парочку. Закончив чтение, Маковский сказал Волошину, что вот, мол, какие авторы нужны – да что там нужны! Просто необходимы журналу. Он написал Черубине ответ (тоже по-французски!) с просьбой прислать все стихи, какие у неё имеются. «В тот же вечер мы с Лилией принялись за работу, -- пишет М. Волошин, -- и на другой день Маковский получил целую тетрадь стихов». Уже на этом этапе он считал необходимым подчеркнуть, что в стихах Черубины он «играл роль режиссера и цензора», подсказывал темы, выражения, давал задания, но писала только Лиля.
Черубину сделали страстной католичкой, «так как эта тема еще не была использована в тогдашнем Петербурге» [1]. Здесь тоже виден точный расчёт и следование традициям предшественников-мистификаторов, уже в отношении новизны, оригинальности
Максимилиан Волошин вёл всю переписку между Черубиной и Маковским, сочиняя письма и за ту, и за другую сторону. На каком-то этапе это превратилось в весьма сложную задачу, и Волошин с Черубиной решили перейти на язык цветов, благо никто в редакции его не знал. Цветы стали посылать со стихами вместо писем. Когда Маковскому требовались пояснения, он обращался к Волошину, и тот давал их, разумеется, исходя из своих с Черубиной интересов.