За что казнятся грешники в «Аду» Данте?

Введение
Глубоко злободневным было величайшее творение Данте «Божественная комедия», которую В.Г. Белинский назвал «истинной илиадой средних веков»; по словам великого русского критика, поэма Данте выразила собой «всю глубину духовной жизни своего времени, в свойственных этой жизни и этому времени формах». 
Ад Данте – уникальное творение человеческого духа. Основанный на межкультурной традиции загробных видений и хождений, выстраданный на опыте личной жизни, наполненный этико-философскими аллюзиями и аллегориями, он представляет собой образец неразрывного единства художественно-поэтического и религиозно-философского творчества.
Преображенный творческой фантазией художника и философа, Ад Данте представляет собой аллегорию справедливого Суда и систематической этики пороков. Он страшно ненавидит пороки своего времени. Он всегда готов обрушиться на тех, из-за кого, по его мнению, страдает Италия, раздираемая вечными междоусобиями. У него на все свой определенный взгляд. Он беспощадный судья и пламенный трибун. Он презирает малодушие, обличает измену и своекорыстие чувств, он не останавливается перед самой беспощадной критикой пороков папской курии и даже самому Бонифацию VIII отводит место в аду.
Актуальность данного исследования определяется необходимость осветить моральную концепцию Данте о грехах, заслуживающих наказания, поскольку она является многоплановой и не может быть выражена каким-либо одним учением.
Объект исследования – поэма Данте «Божественная комедия».
Предмет исследования – художественное представление в произведении грешников и их наказания за злодеяния.
Задачи исследования:
1. Найти литературные и культурные предпосылки в изображении греха и наказания в период творчества Данте.
2. Осветить своеобразие представления концепции воздаяния в творчестве Данте.
3. Выявить комплекс литературных, философских, моральных влияний, который сформировал видение греха и наказания у Данте.
Исследование состоит из введения, двух параграфов, заключения, списка использованной литературы.

1. Концепция Ада и загробной жизни грешника в культурном восприятии Данте
Людей Средневековья живо волновал вопрос о том, где находится ад, и что он из себя представляет. Папа Григорий I затруднялся уверенно ответить на этот вопрос: одни полагают, говорил он, что ад где-то в земных пределах, другие же склоняются к мнению, что он – под землей.
В отличие от строго троичного расчленения у Данте (Рай – Чистилище – Ад), видения предшествующего времени, подобно церковному искусству, имеют преимущественно дихотомическое деление (Рай – Ад). Выражено оно, однако, не вполне ясно: на полюсах сознания действительно находятся парадиз и геенна, но между ними расположен ряд переходов, тяготеющих к тому или другому. Данте в революционной для своего времени форме конструирует потусторонний мир с очень большой четкостью, и читатель «Комедии» без труда может охватить умственным взором все его грандиозное создание [1, 184].
Во время пребывания в потустороннем мире душа приобретает сверхъестественные способности понимания и видения.
Этой способностью обладают и души некоторых персонажей у Данте. Но в целом трактовка души в «Комедии» и в видениях раннего периода глубоко различна. При всей наглядности адских мук центр тяжести у Данте перенесен на душевные страдания и земные страсти, продолжающие волновать и терзать человека и на том свете. Что касается физических страданий, то нужно вспомнить, что им подвергаются тени, лишенные земной оболочки. Это не более как «пустота, имевшая облик тел» [3, 80].
Обитатели Дантова ада и чистилища не преломляют луча света, свободно сквозь них проходящего, поэтому они сразу же распознают пришельца из страны живых. Облечение душ умерших плотью, учили теологи, произойдет перед наступлением Страшного суда.
Но авторы средневековых видений, в отличие от Данте, об этом как бы забывают. В их понимании душа, помимо чисто нематериальных качеств, по-видимому, обладала и некоторыми физическими свойствами. Здесь мы отмечаем элемент теологической точности в видении Данте.
По Цезарию Гейстербахскому, иные грешники, оказавшись на том свете, принимали чистилище за ад, а ад – за чистилище. Ко времени Данте положение изменилось. Епитимья в большей мере приобрела характер душевного раскаяния, и не потому ли стали более четко различать очищение души грешника при жизни от выжигания его грехов в пламени чистилища? Одновременно концепция загробного мира в большей мере «освободилась» от представлений о времени, будучи теснее соотнесена с идеей вечности, что не могло не способствовать прояснению противоположности между чистилищем – местом временного пребывания душ, и адом, где мучениям отвергнутых Богом не будет конца. Дихотомическая структура того света стала уступать место тройному его расчленению (Рай – Чистилище – Ад), столь четкому и завершенному у Данте [11, 93].
Но основное отличие «Комедии» от визионерской литературы в том, что загробный мир Данте аллегоричен. Для средневекового человека аллегория не была равнозначна вымыслу, и трудно предположить, что и для Данте ад, чистилище и рай были не более чем поэтическими метафорами. Однако запечатленные в «Комедии» грандиозные картины потусторонней реальности были созданы именно Данте, и поэт осознавал себя в качестве их творца, творца в том смысле, что никто другой, помимо него, не был способен так их увидеть и в таких стихах воспеть.
Оценивая масштаб дантовского творения Ада, А.Н. Веселовский отмечает, что Данте, опираясь на аристотелевское распределение страстей, на «церковную лествицу» грехов и добродетелей кардинально преобразил «схему загробных хождений» в «стройную логически продуманную систему» [13, 209].
Согласно Веселовскому психологическое чутье подсказало Данте соответствие преступления и справедливого наказания, поэтический такт и интуиция – реальные образы, далеко оставившие за собой обветшалые образы легендарных видений. Данте населил свой Ад не одними лишь традиционными образами легенды, но и лицами живой современности и недавнего времени. Над ними он творит суд, какой творил над собою с высоты своих личных и общественных идеалов.
Масштаб дантовского Ада задается древнегреческой идеей adikia (несправедливость, неправда). Лейтмотивом дантовского ада мог бы стать тезис Аристотеля о том, что «несправедливость – не часть порока, а порочность в целом» [11, 98].
Идея adikia настолько глубоко владела мыслями и чувствами Данте, что стала его внутренней верой, его религией. Об этом очень точно сказал Э. Жильсон: «Если, как нас уверяют, существует некая «объединенная точка зрения» на «Божественную Комедию», то она не тождественна ни какой-то определенной философии, ни политическому делу, ни даже теологии. Скорее всего, мы найдем ее в присущем Данте глубоко личном чувстве справедливости» [5, 87].
Архитектоника дантовского Ада определяется аристотелевской триадой «дурных нравов» или складов души: невоздержность – зверство – злоба (порок).
Вергилий, объясняя Данте принцип распределения грешников по кругам Ада, прямо ссылается на Аристотеля:
«Ужели ты не помнишь изреченья
Из Этики, что пагубней всего
Три ненавистных небесам влеченья:
Несдержность, злоба, буйное скотство?» [4].
В соответствие с этой первичной схемой Данте классифицирует пороки и распределяет грешников по кругам Ада. При этом, следуя христианской традиции, он выделяет два уровня Ада: Верхний (inferno superiori) и Нижний (inferno inferiori), именуемый в православии как «преисподняя». Верхний Ад (со второго по пятый круги) включает в себя пороки грешников, которые подводятся под общее понятие «несдержность». Это – в соответствии с возрастающей тяжестью порочности – сладострастие, чревоугодие, скупость, расточительство, гнев [1, 190].
В Нижнем Аду (с шестого по девятый круги) караются грешники, отмеченные пороками «буйного скотства», основанного на насилии (седьмой круг) и злобы, основанной на обмане недоверившихся (восьмой круг) и доверившихся (девятый круг).
Однако не все в архитектонике дантовского Ада определяется схемой Аристотеля. Прежде всего, девять кругов порочности невозможно вывести из аристотелевской «триады дурных нравов». Почему Данте в классификации пороков исходит из цифры 9? Здесь возможны несколько вариантов ответа. Известно, что девятка – это «число Беатриче», как это следует из XXIX главы «Новой Жизни» [6, 187].
Кроме того, 9 – это число ангельских иерархий, следовательно, число Небес. И оно же число адских кругов, так как между Небесами и Адом существует определенное обратное отношение симметрии.
Некоторые комментаторы считают также, что девять кругов дантова «Ада» возникли в соответствии с тем, что в уголовном кодексе Ордена тамплиеров, было перечислено девять преступлений, совершение которых каралось изгнанием из Ордена. Знаменательно, что Данте создавал свой Ад как раз во время судебного процесса тамплиеров (1307-1314).
Далее, два круга из этой девятки – первый и шестой – выпадают из аристотелевской триады «дурных нравов» и являют собой реминисценцию христианских представлений о греховности.
Первый круг – Лимб – в котором пребывают добродетельные язычники и некрещеные младенцы (Ад, IV, 25-147), Данте моделирует на основе католической догматики. В дантовой иерархии грешников Лимб необходим для того, чтобы облегчить участь «доблестных» (то есть прославленных мудростью и праведностью) людей, живших до учения Христа и потому лишенных надежды на спасение [4].
Шестой круг также навеян христианскими представлениями о греховности. Это – один из самых загадочных кругов. Он помещен на границе между верхним и нижним Адом, внутри стен города Дита, над обрывом, ведущим в седьмой круг. В нем терпят муки еретики.
Загадкой можно считать то, что из множества ересиархов и еретиков Данте выделяет только еретиков-эпикурейцев, то есть последователей учения Эпикура, которых насчитывается «более тысячи». Причем самого Эпикура среди грешников шестого круга не оказывается
Очевидно, что речь здесь идет о ключевой для дантовских построений ереси, отрицающей бессмертие души, и, следовательно, возможность загробной жизни, что опровергает сам сюжет поэмы Данте, превращая его в «Комедию». Данте пользуется триадической схемой Аристотеля весьма произвольно. Верхний Ад, в котором караются грехи невоздержности, включает в себе четыре из семи смертных грехов католической традиции, полную схему которой Данте реализует в структуре Чистилища как «временного Ада» [2].
Следует предположить, что структура Верхнего Ада определяется не какими-то логическими соображениями и предпочтениями Данте, а продиктована его личным чувством несправедливости. Это хорошо видно на примере гнева, который Аристотель считает наименее порицаемым пороком, а Данте, напротив, относит к числу наиболее тяжких из грехов невоздержности.
Особые трудности интерпретации представляет структура Нижнего Ада (7-9 круги). В этих кругах карается злоба (malizia), орудующая либо силой (насилием), либо обманом (мошенничеством).
В неправде, вредоносной для других,
Цель всякой злобы, небу неугодной;
Обман и сила - вот орудья злых.
Обман, порок, лишь человеку сродный,
Гнусней Творцу; он заполняет дно
И пыткою казнится безысходной (Ад, XI, 22-27) [4].
В поэме Данте мы не находим четкого соответствия аристотелевского понятия зверства с тем или иными кругами Ада. Ясно только одно, что matta bestialitade образует особый круг или круги за пределами верхнего Ада. Среди дантоведов это вызвало определенную дискуссию.
Так Д. Феретти делает смелое предположение, что зверство связано с шестым кругом – с ересью. Рискованность такого соотнесения заключается в том, что сам Аристотель ничего не знает о христианском феномене ереси и еретиках. Хотя определенную логическую связь между «безумством» ереси и безумством зверства проследить можно. В этом смысле ересь можно трактовать как некое болезненное отклонение от интеллектуальной и моральной нормы своего времени.
Наконец, соотнесение аристотелевского термина kakia и дантовского malizia, в основе которых по Данте лежит обман (frode) доверившихся и недоверившихся, также порождает целый ряд вопросов. Подразделение обмана на два вида, вероятно, взято Данте из римского права. Само понятие «обмана доверившихся», «злоупотребления доверием» складывается в правовом поле при оценке такого преступления как мошенничество, обман (dolus) [14].
В римском праве существовала статья, квалифицирующая, так называемые, «пороки согласия», когда выраженная в договоре воля одной из сторон не вызывала сомнений по своей ясности, вследствие чего отпадала надобность в выяснении и толковании того, что именно сторона хотела выразить.
И, тем не менее, сторона утверждала, что то или иное заявление, хотя и сделано ею, но сделано под влиянием обмана, угрозы или насилия, ошибки. При этом тяжесть обмана квалифицировалась в зависимости от степени доверия лица к заявителю воли: чем больше доверия одной из сторон, тем больше вина обманувшей стороны. Не вызывает сомнения, что Данте воспринял это положение римского права через трактат Цицерона «Об обязанностях».
В Письме к Кангранде делла Скала (письмо XIII) Данте писал о своей поэме: «Смысл этого произведения непрост; более того, оно может быть названо многосмысленным <…> И потому надлежит рассмотреть отдельно буквальное значение данного произведения, а потом, тоже отдельно, – его значение аллегорическое. Итак, сюжет всего произведения, если исходить единственно из буквального значения, – состояние душ после смерти как таковое, ибо на основе его и вокруг него развивается действие всего произведения. Если же рассматривать произведение с точки зрения аллегорического смысла – предметом его является человек, то – в зависимости от себя самого и своих поступков – он удостаивается справедливой награды или подвергается заслуженной каре» [10, 83].
Главное, чему учит Ад Данте – это то, что при всех страданиях, унижениях, мучениях, издевательствах и пытках человек чувствует себя в аду вполне комфортно и ведет себя, не теряя человеческого лица, не утрачивая свою идентичность. При всей непостижимой порочности, которую он так легко примеряет на себя, у него есть неприкосновенный запас человечности перед инфернальными силами тьмы.
Поэтому даже в Аду он на своем месте. И здесь он может проявлять человеческое достоинство и презрение к Аду, манифестировать свою свободу и неприятие закона возмездия, как это делает Фарината дельи Уберти. И в Аду, родной вотчине бесов, он можно обманывать их и издеваться над ними, как наваррец Чиамполо. И в преисподней он может богохульствовать и посылать Творцу проклятья, как Капаней и Вани Фуччи.
Отчасти это объясняется тем отчаянием, которое заставляет человека в безнадежном положении бросать вызов Творцу. Но главное все же не в этом. Для грешного человека Ад есть более привычное, удобное и родное место обитания.