формальный и материальный состав преступления

Древнеримские правовые категории «actus reus» и «mens rea» в различные исторические эпохи постоянно трансформировались с учетом социально-политических, культурных и правовых особенностей развития тех или иных государств, а также складывающейся в них юридической практики.
Латинское выражение «actus reus» чаще всего переводилось как «противоправное действие», под которым понимался акт поведения субъекта в виде действия или бездействия. Зачастую в содержание «actus reus» включалось и последствие (результат) деяния.
В свою очередь, понятие «mens rea» трактовалось как «виновный разум» («запрещенное умонастроение», «виновная воля», «виновное состояние ума» и т.п.), представляя собой своеобразный аналог вины (виновности).
Вплоть до XII в. для наступления ответственности за причиняемый вред было достаточно установить сам факт совершения преступления, т.е. одного лишь вызвавшего такой вред действия. Другими словами, доказывание наличия «виновного разума» исполнителя этого деяния не требовалось.
Под влиянием канонического права и совершенствования судебной практики для установления виновного совершения противоправного деяния требовалось наряду с actus reus (внешним проявлением преступного деяния) обязательно устанавливать и наличие mens rea (внутреннего проявления преступного деяния) .
Вплоть до конца XV в. уголовно-правовые учения находились в полной зависимости от церковных догматов. Однако с постепенным расширением светского сословия юристов последние для доказательства истинности выдвигаемых ими положений активно ссылались на различные авторитеты, в том числе и древнеримские.
В XVI–XVII вв. состав преступления продолжал иметь процессуальное значение, выступая в качестве внешних (материальных) следов преступления (труп, кровь, раны на теле потерпевшего и т.п.).
В государствах Германии в XVII в. окончательно закрепился розыскной порядок уголовного процесса как основной. Эмпирический опыт борьбы с преступностью тщательно собирался, обобщался и описывался.
Философское осмысление государственного права благодаря учениям С. Пуфендорфа, Х. Томазия и Х. Вольфа заложило основание для научной разработки уголовного права и уголовного процесса. В результате этого с начала XVIII в. уголовное право в Германии становится предметом отдельного преподавания в университетах в качестве самостоятельной отрасли правоведения, в которой, в свою очередь, появляется так называемая общая часть науки, ранее неизвестная средневековым криминалистам. Издается соответствующая литература, включая многочисленные учебники по уголовному праву и уголовному процессу.
В ходе поступательного исторического развития рецепция древнеримского учения о составе преступления в разных европейских государствах была подвержена влиянию специфических национальных особенностей, в результате чего учение о составе преступления в англосаксонской системе права сохраняло свое преимущественно процессуальное значение, тогда как в уголовно-правовой доктрине стран континентальной Европы теория состава преступления постепенно стала развиваться в рамках материального уголовного права, которое придавало гораздо большее значение необходимости подробного описания преступных деяний в уголовном законодательстве.
В.В. Сверчков обоснованно констатирует: «Формирование в XVIII–XIX вв. уголовного права как самостоятельной отрасли права побудило ученых к поиску достаточной совокупности необходимых признаков, которые могли бы соединить представленные в законе положения с при- знаками фактически совершенного деяния. Это привело к необходимости создания уголовно- правовой конструкции состава преступления, определения его понятия».
Существенную теоретическую разработку учения о составе преступления осуществила немецкая классическая школа уголовного права в XVIII–XIX вв., которая окончательно перенесла состав преступления в материальное уголовное право.
Большинство немецких криминалистов под corpus delicti понимали только внешние признаки преступления. В 1796 г. немецкий криминалист Клейн (Klein) выражение corpus delicti перевел буквально на немецкий язык словом Tatbestand, а в 1804 г. другой немецкий криминалист Штюбель (Stubel) использовал понятие «Tatbestand» в своем научном труде «Uber den Tatbestand des Verbrechens, besondere der Todtund».
Немецкие криминалисты стали обращать внимание на исследование различий между преступлением (Verbrechen) и составом преступления (Tatbestand). При этом состав преступления трактовался ими как «состав закона». Предлагалось также вместо прежнего слова «Tatbestand» использовать слово «Handlungsbestand».
Рассматривая предложение немецких криминалистов об отграничении понятия преступления от состава преступления, Н.С. Таганцев подчеркивал, что «анализируя состав преступления, мы останавливаемся исключительно на юридических свойствах преступления, а определяя его понятие, мы необходимо должны иметь ввиду его социальное и государственное значение».
Вместе с тем в учебниках уголовного процесса выражение «corpus delicti» продолжало употребляться в прежнем процессуальном значении. В частности, П.Д. Калмыков отмечал одновременное использование выражения corpus delicti в уголовном праве и в уголовном судопроизводстве. По словам П.Д. Калмыкова, в уголовном праве под corpus delicti понимались «все признаки известного преступления, означенные в положительном законе, которым оно запрещено под страхом наказания», тогда как в уголовном судопроизводстве – «все признаки, означенные в уголовном законе, но выведенные из известного уголовного дела посредством исследования и собрания доказательств», а также «каждый внешний след, оставленный преступлением, и по которому может быть определен один из его признаков».
Прежнее процессуальное происхождение понятия сorpus delicti продолжало оказывать влияние на содержание этого понятия в уголовном праве.
Именно указанным влиянием объясняется тот факт, что длительное время из учения о составе преступления исключались различные вопросы, связанные с виновностью (субъективной стороной преступления). Так, Штюбель исключал из состава преступления учение о способности к вменению, тогда как позиция П.А. Фейербаха в этом вопросе была не столь категоричной .
Хотя большинство немецких криминалистов не включали в состав преступления субъективные признаки и, соответственно, считали, что вопросы о вине, о субъективных (внутренних) признаках преступления не охватываются уголовно-правовым учением о составе преступления, тем не менее понятие вины также формировалось в качестве самостоятельной уголовно-правовой категории.
Противопоставляя составу преступления (Tatbestand) «внутреннюю виновность» («виновничество»), или, другими словами, созревшую в душе преступника «преступную решимость», немецкие правоведы, тем не менее, рассматривали «виновничество» в неразрывной связи с составом преступления. В результате такого подхода преступление в немецком уголовном праве состоит из двух противостоящих, но связанных между собой элементов: Tatbestand (состав преступления) и Taterschaft («преступная решимость»).